Кап. Кап-кап…
Капли крови разбиваются о мокрый кафель мерзкого зеленоватого оттенка.
Кап. Кап-кап…
Человек в красной кепке с синим козырьком лежит совершенно неподвижно в старой растрескавшейся ванне, до краев наполненной кубиками льда.
Кап. Кап-кап…
Позже, так и не открыв глаза, он снимает кепку, а под ней оказывается огромный, воспалённый, с синими венозными прожилками мозг, не помещающийся во вскрытую черепную коробку, – это с него на мерзкий зеленый кафель продолжает капать кровь…
Кап. Кап-кап…
«Нет, эта тощая бледная туша без черепа в ледяной воде – не монстр со старых карточек „Mars Attacks!“. Это – я. Вернее тот, кем я когда-то был».
Кап. Кап-кап…
«Если вы слышите это, значит, вы получили мой сигнал, и я уже рядом. Если вы получили мой сигнал, значит, вам предстоит узнать мою историю – историю маленького человека, но огромного шага для всего человечества».
Кап. Кап-кап…
«Ходить вокруг да около не буду. Позвольте представить эту особь: Дрейк Сэндлерс – так его называли люди, и, стоит признать, когда-то он и сам считал, что это его имя. Каким же нужно быть идиотом, чтобы верить в то, что биологическое существо может иметь имя?»
Кап. Кап-кап…
«Если вы получили мой сигнал и слушаете эту историю, но по иронии судьбы вы относитесь к представителям примитивных форм разумной жизни, тогда вам необходимо знать: кое-что из услышанного вы поймёте, но многое другое – нет. А сейчас, чтобы не запутать ваши слаборазвитые мозги, мне стоит отмотать немного назад – ещё до того момента, как моя нервная ткань полезла через уши…»
Кап. Кап-кап…
«Всё, погнали…»
Человек со вскрытым черепом, по-прежнему не открывая глаз, делает глубокий вдох и погружается в ледяную воду. Он прокатывается затылочными долями по стенке ванны, от чего на пожелтевшей эмали остаётся кровавый след. На поверхность побагровевшей воды поднимаются пузырьки:
Буль-буль…
А теперь, будьте добры, представьте себе звук перемотки…
Ф-ффффффффф…
Большая женская грудь ткнулась прямо в рожу младенца, и он (ещё с остатками околоплодного пузыря на спине) присасывается к соску.
«Так, это слишком далеко.
Но, признаться, во мне ещё есть части, которые до сих пор испытывают отвращение ко многим биологическим процессам. Грудное вскармливание, обмен слюнями, человеческие соития – это просто отвратительно.
Да, стоит отметить, примерно в том возрасте я последний раз и видел свою мать».
Но прокрутим чуточку дальше:
Ф-ффффффф…
Воууу… – дикий вой сверхскоростного метро.
А вот и я – ещё целёхонький (череп и волосы на месте). Смотрю на свою бледную, угрюмую рожу с огромными мешками под глазами в отражении на темном стекле с надписью: «Не прислоняться». В общем – самый обычный человек. Хотя… если взглянуть на других людей в вагоне, становится ясно, что это не совсем так. Почти у каждого из пассажиров, сидящих на сидениях, стоящих в проходах и у других дверей, вцепившись в ручки-держатели над головами, есть один, а то и два имплантата – модификации тела: разнообразные усилители или заменители конечностей, искусственные глаза, уши, нос, а также различные улучшение мозга… И, судя по всему, в этом вагоне я единственный, у кого нет таких железок. За исключением пары штифтов в правой голени, которую я ещё в подростковом возрасте сломал.
Сказать прямо – я ненавидел все эти приблуды. Резать себя и вставлять внутрь какое-то дерьмо… Что за бред? Или позволить мясникам отрезать функционирующую руку… Вы серьёзно?
В те времена я даже не думал о трансплантологии в первую очередь из-за того, что у меня никогда не было бабла на эти игрушки. Впрочем, как и у остальных в этом поезде. Мало кто из них смог сам позволить себе такую роскошь – большинство кибернетических улучшений взято в лизинг, в кредит или установлено за счёт корпораций, которые таким образом обеспечивают себе пожизненный наём…
Вагон неожиданно пошатывается и сбрасывает скорость.
«Большая-центральная», – раздается женский голос из динамика кабины.
О, моя остановка, – поднимаю взгляд на экран с линией метро и мигающей станцией над выходом.
Двери распахиваются, и мне навстречу тут же врывается тупая человеческая масса, заполняющая вагон. Она пытается снести меня, но я изо всех сил сопротивляюсь. А когда её натиск ослабевает, я начинаю пробиваться к выходу, расталкивая всех на своем пути. Народ недовольно косится на меня, но залупаться никто не смеет. Всё потому, что я выгляжу как человек, с которым не стоит связываться. Я выгляжу как настоящий подонок; как маргинал; как тот, кто может, окажись ты не в том районе, ржавыми щипцами без анестезии выдернуть любой твой сраный имплант, на который ты потратил последние деньги, чтобы потом загнать его через даркнет. В том числе из мозга. Но, разумеется, ничем подобным я не промышлял. У меня был интеллектуальный труд. Я скорее из тех, кто может опустошить твой банковский счёт, если тебе посчастливилось расплатиться не в том месте. Заставить тебя расстаться с небольшой суммой кэша, если ты на рабочем компе зашел на левый сайт знакомств или сайт с порнухой и словил мой вирусняк. Или же наоборот, я из тех, кто поможет тебе достать что угодно за небольшой процент. Но выгляжу я так, будто готов убить кого угодно. И выражение лица у меня, будто я вот-вот взорвусь.
Всё потому, что в тот период моей жизни я был злой, как собака. Я реально ненавидел весь мир. Эту гнусную тварь, прожевавшую все мои надежды и мечты, а потом выплюнувшую их и меня вместе с ними на помойку, где мне и суждено было закончить свои дни. Я ненавидел всё: воздух, которым дышу, время, в котором живу, всё грёбанное мироустройство; а главное – свою неспособность что-либо изменить. Я чувствовал себя как загнанная в угол псина на живодерне. И винил в этом принципиально всех и каждого, и мне было совершенно побоку, чья в действительности это вина…
Тем временем я уже выныриваю из подземного перехода. Яркий дневной свет ударяет мне в глаза. Светочувствительность – обычное дело, если живёшь ночной жизнью. Но я в этом городе не один такой. Когда же я чуть привыкаю, передо мной оказывается залитая солнцем «Средняя» – широкая многополосная улица, по обе стороны от которой тянутся высоченные дома. На ближайших этажах полным-полно вывесок, а выше над головой мелькают голографические билборды, и переливаются на свету острые пики небоскребов. Широкие тротуары практически пусты, зато ночью они заполнятся толпой. Но сейчас только на проезжей части бешено кипит трафик: отбрасывая солнечные зайчики мне в глаза, мимо проносятся старые электромобили, но изредка с воем космических звездолетов из фильмов пролетают модные «соларкары» – спортивные тачки, целиком покрытые матовым материалом, перерабатывающим солнечный свет в энергию.
