Всё происходящее в России, казалось Головинскому кошмарным бредом, скверным сном. Вот сейчас он проснётся и окажется в старом и понятном ему мире.
Владимир просыпался, но ничего не менялось: государя не было. Великой страной правило какое-то Временное правительство, а в Петрограде ещё заправлял и Совет рабочих и солдатских депутатов.
Головинский, как всегда, взял в руки свежий номер «Русского слова».
Военный и морской министр Александр Фёдорович Керенский, на плечи которого возложена задача – восстановление пошатнувшейся боевой силы армии и флота, подписал «Декларацию прав солдата». Она имеет своей целью поднять дисциплину и перестроить жизнь армии на демократических началах…
– Бред! Полный бред! Враги! – отчаянно и зло громко сказал Владимир и швырнул газету в мусорную корзину.
– Володинька, что случилось? – послышался из спальни озабоченный голос Анастасии Михайловны.
– Ничего, тётушка! Всё хорошо! – стараясь успокоиться, ответил он.
– В это страшное время, в которое нам выпало жить, только одно меня и радует: улучшившееся здоровье тётушки. Ведь ещё месяц назад она почти не вставала, а сейчас уже вернулась почти к своему нормальному состоянию.
На днях Владимир ездил к Виктории. На грязном Невском проспекте, заплёванным шелухой от семечек, он попытался взять лихача. Но они ломили такую цену, что он из-за принципа отказывался садиться и быстро шагал по тротуару.
Повсюду солдатня и гражданские с энтузиазмом сбивали со стен царских двухглавых орлов и бросали их в костры, коптящие прямо на Невском. В них также горели портреты членов императорской с семьи, которые с радостными криками тащили сюда, уже в доску пьяные, революционные матросы.
– Убивец! Убивец! Убивец! – громко, истерично вопел бородатый мужичок в драном овчинном тулупе и тыкал десертным ножом в поясной портрет государя.
«Это настоящий шабаш! Откуда набралось здесь такое количество вурдалаков!» – охватило возмущение Владимира.
– Господин поручик, где ваш красный бант? – вдруг раздалось из-за спины.
Головинский обернулся. Перед ним стоял старый рябой прапорщик и двое солдат с винтовками. Все с огромными красными бантами на грязных шинелях.
– Прапорщик, отдайте честь и представьтесь согласно Устава! – возмутился Владимир.
– Господин поручик, отдание воинской чести было отменено ещё в марте месяце приказом номер один Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Или вы не знаете? – ехидно спросил прапорщик.
Солдаты неприятно оскалились.
– Я не знаю такого ни правительственного, ни военного органа власти! Поэтому не носил, не ношу и не буду носить этот красный бант! Я не паяц и не обезьяна из цирка Чинзинелли. – Почти по слогам произнёс Головинский, повернулся и пошёл прочь.
– Господин поручик, стойте! – закричал рябой прапорщик ему во след. – Стоять! Стоять, я сказал!
– «Это возмутительное хамство!» – негодовал Владимир. Внутри у него всё кипело.
Городовые были упразднены. В газетах напечатали о создании рабочей милиции. Но что это такое, никто не знал. На улицах Петрограда убивали, грабили и днём, и ночью. Грабили дворцы и частные квартиры…
– Надо обороняться! – твердым голосом заявила как-то утром Анастасия Михайловна и принялась кому-то телефонировать.
На следующий день в доме появились дюжие мужики и, непосредственно под руководством тётушки, стали устанавливать на окнах мощные решётки.
– Очень похоже на тюрьму. – Грустно заметил Владимир.
– А как ты, Володинька, хотел пережить эту смуту? – отрезала Анастасия Михайловна.
Красивые дубовые двери в парадном обили толстыми железными листами. Поменяли на них петли, установили засовы.
Работы длились больше недели… Головинский не знал куда же себя деть. Живопись была давно заброшена. Будкин тщательно вымыл все кисти, сложил их в коробки. Завесил кусками белого полотна все наброски и эскизы… Владимир же в свою студию никак не мог заставить себя войти. Ведь рушилась страна, рушились его мечты, вокруг царил хаос.
«И что дальше, Владимир? Чем заниматься? – ежедневно спрашивал он сам себя бездумно сидя в кресле, – на военной карьере поставлен крест! И не из-за ранения, а из того, что я дал присягу государю. Его нет он отрёкся от престола. Присягать Временному правительству я никогда не буду! Ведь это оно издаёт преступные документы вроде этой «Декларации прав солдата». В армии какие-то ротные, эскадронные, полковые комитеты и другие, состоящие из каких-то проходимцев отменили действие уставов. Офицеры, в лучшем случае изгоняются из армии, а довольно часто погибают от рук своих же солдат! Это катастрофа! Где моё место сейчас? Как я могу помочь родине выйти из этого смертельного тупика? Повсюду развал? Где выход?»
Умудрённая жизнью Анастасия Михайловна, была уверена, что это непонятное и страшное время не будет длиться долго:
– Володинька, надо пережить эту смуту с наименьшими потерями для своего здоровья и кошелька! – бодро заявляла он своему племяннику.
Но по её лицу Владимир видел, как она сильно переживает.
После решёток в один, солнечный, нетипичный для весеннего Питера, день Анстасия Михайловна под различными предлогами удалила из дома всю челядь. Часов в десять утра приехали трое невзрачных, похожих друг на друга невысоких мужичка в драповых чёрных пальто, шляпах-котелках и с увесистыми чемоданчиками в руках.
Один из них, очевидно начальник, с усиками щёточкой, скверно выбритый и маленькими крысиными глазками о чём-то долго шептался с Анастасией Михайловной. Потом они ходили по комнатам…
Владимир почувствовал себя лишним и удалился в библиотеку. Там нашёл толстый фолиант на английском языке о Патагонии, мореплавателях и увлёкся чтением.
Из гостинной залы стал слышаться странный шум: казалось, что сверлили стену.
«Тётушка, несоимненно, пригласила этих странных типов, чтобы он что-то переделали или отремонтировали. Может быть встроенный в стену шкаф?» – машинально подумал Владимир.
– Володинька! Володинька! – заглянула в библиотеку Анастасия Михайловна, – на улице уже темнеет! Ты не спишь? Ужинать пора!
– И правда семь часов! Как время пролетело! – удивился Головинский. – Да тётушка, поужинать бы мне не помешало, – согласился он и встал с удобного кресла.
– А ваши, странноватые на вид, гости уже ушли?
– Ушли! – очень тихо почему-то произнела Анастасия Михайловна, – пойдём я тебе покажу одну очень интересную вещь.
– Что ты нового здесь видишь, Володинька? Загадочно поинтересовалась она, когда они стояли в центре гостинной.
– Тётушка, ровным счётом, ничего. Ни-че-го! – повторил он по-слогам.
– Замечательно! – обрадовалась Анастасия Михайловна, – если ты ничего не заметил, значит посторонние вообще ничего не увидят.
