Собака выла уже минут двадцать, и Хэл наконец вскарабкался на забор с задней стороны двора, решив глянуть, в чем тут дело. Он балансировал на перекладине ограды, всматриваясь в пастбища у холмов, и проторчал на заборе одиннадцать минут сорок секунд. Время он засек, посмотрев на старые часы, которые вчера взял у отца. Ноги задрожали от напряжения, еще минута – и заноют мышцы.
Хэл прищурил глаза, но собаку так и не увидел. Из-под облаков спикировала огромная птица – наверное, орел. За ней увязались три или четыре вороны, закаркали что есть мочи. Орел тотчас оторвался от преследователей, взмыл вверх и растворился в пронзительной синеве.
Со двора миссис Соседний Дом раздался крик:
– Паршивые птицы! А ну пошли! Прочь!
Скорей бы заткнулась. Он ничего не имел против старой миссис Армстронг, но сейчас прислушивался – не раздастся ли вой еще раз. И он прозвучал вновь – издалека, из-за пастбищ. Собака то выла, то визжала, однако звуки становились все слабее, а потом и вовсе наступила тишина, будто несчастный пес совсем обессилел. Может, выл просто от скуки? Хэл и сам бы завыл – такая тоска брала в их новом голубом доме, в этом дворе. Паршивый городишко, недаром мама его так ненавидит.
Она будто услышала мысли Хэла: скрипнула внешняя дверь с сеткой.
– Мальчики, быстренько домой! Одевайтесь, мы торопимся.
– Сейчас, мама!
Она вздохнула, словно даже минуту не могла выдержать под раскаленным солнцем, и вернулась в дом, захлопнув обе двери. Похоже, рассчитывала, что жара послушно останется за порогом.
Хэл снова влез на забор, обратился в слух. Собака молчала. Миссис Армстронг прекратила проклинать ворон, скрылась в доме. Затих даже стрекот цикад. На пастбища и на дом опустилась мертвая тишина.
На ограду взлетел Эван, пристроился рядом.
– Пойдем посмотрим, Хэл? Сам же говорил…
– Говорил, только нам некогда.
– Прям уж некогда! Времени навалом!
Хэл бросил взгляд на дом. Часок у них, наверное, все-таки был.
– Ладно, пошли.
– Прямо сейчас?
– Только по-быстрому, Эван.
Медлить действительно было никак нельзя – еще нужно умыться, одеться, причесаться, а к двенадцати уже стоять у машины. К полудню, минута в минуту, они с Эваном должны быть готовы. Стоит лишь чуть опоздать, и они жестоко поплатятся – у папы сегодня важное событие. Они ехали на пикник, где соберутся люди с папиной работы и босс, которому папа весь день будет смотреть в рот. Семья точно к коронации королевы готовилась, а ведь это всего лишь рождественская вечеринка компании «Прайм фудс». Впрочем, будут на празднике и ребята из новой школы. Плюс Санта-Клаус с подарками – наверняка какая-нибудь ерунда, но все равно не стоит упускать шанс повеселиться.
– Маме с папой скажем? – Эван покосился в сторону дома, сверкавшего всеми оттенками голубизны под безоблачным небом.
– Шутишь, что ли?
Братья дружно спрыгнули на землю.
Почти полмили они продирались сквозь заросли коричневого паспалума и сухого чертополоха. Наконец раскрасневшийся Хэл остановился, тяжело дыша. Эван шуршал травой где-то позади, его голос тонул в пении цикад. Хэл отвел в сторону шипы колючей проволоки, проскользнул сквозь дырку в ржавой ограде и очутился на просторе. Поля расстилались до багровевших вдали гор. Если приблизиться, они меняли цвет, становились тусклыми, коричневато-зелеными, совсем не такими крутыми, как казались из окна дома. А если подойти еще ближе, холмы напоминали просто зыбь в мутном пруду. По склонам кое-где были раскиданы редкие купы засыхающих эвкалиптов со спутанными ветвями. В пятидесяти ярдах за забором поднималась рощица низкорослых ив, разделяя пустошь на две части.
– Разлом мира, – громко произнес Хэл и сам не понял, откуда это взял. Он махнул брату, который кричал что-то позади, и зашагал дальше.
Разлом мира его разочаровал: просто глубокая грязная промоина в овраге, проходившем посреди поросли худосочных кустиков. Акров двадцать – тридцать, прикинул Хэл. Овраг потихоньку рос, стремился вырваться из цепких лап городка. Дорожный знак на шоссе заявлял: «Мурабул, население 3560 человек». Хэл не представлял себе, где прячутся эти три с половиной тысячи. На Мейн-стрит в разгар субботы можно было встретить человек десять. Нет, пабы были забиты под завязку, нечего сказать, а здесь, на окраинах, проползет по улочке с небольшими домиками малолитражка и исчезнет в жарком мареве. Вот и все движение. Еще мухи гудят.
Хэл просунул голову между ветвями, глянул на грязно-коричневый склон оврага. По дну бежал мутный ручеек, не больше трех футов в самом широком месте. Маленький прыжок – и ты уже на другом берегу.
– Разлом мира, – еще раз пробормотал Хэл. И все же ему нравилось смотреть, как ручей извивается в осыпающемся глиняном русле: сто футов вправо, столько же – влево.
Красный и потный Эван с шумом раздвинул ветви, помотал головой.
– Папа говорил… держаться подальше… от ручья, – запыхавшись, выдал брат.
– Никакой это не ручей. Это Разлом мира, Эван!
Эван даже ухом не повел.
– Кричал же тебе подождать, Хэл! А ты бежишь и бежишь!
– Прости, – неискренне произнес Хэл. Угрызений совести он не испытывал, просто не было желания спорить. С тех пор как они переехали, первый раз ему здесь что-то понравилось. Не Мурабул, нет: захолустный городишко, ничего интересного, – а вот это место – первое, где не сойдешь с ума от скуки.
Хэл перевел взгляд на другой берег Разлома, всмотрелся в загадочную даль.
– Ну и чего мы ждем? Чтобы я перевел тебя под ручку?
Он прыгнул на камень, торчавший посреди ручья, и перескочил на каменистый берег.
– Эй, погоди! Папа говорил… Хэл!
Эван все еще топтался на цыпочках, увязая в грязи, а Хэл уже вскарабкался вверх по берегу на другой стороне. Он стоял на небольшом пригорке, напряженно всматриваясь вниз. Эван с трудом взобрался по склону, встал рядом и тихо охнул. Братья не могли оторвать взгляд от странного желтоватого дома, переделанного из автомобиля.
Пустая кабина грузовика была приставлена к дряхлому прицепу. Жилище напоминало диковинную гусеницу, голова и хвост которой принадлежали разным особям. Крышка капота валялась на земле. Части двигателя, покрытые пятнами ржавчины, были разбросаны вокруг, точно игрушки сумасшедшего механика. Вместо колес кто-то поставил три деревянных чурбака, на которых и покоилась машина-призрак. Рядом стояла покосившаяся будка, ее крыша догнивала в траве.
На когда-то желто-коричневом прицепе красовалась выцветшая вывеска: «Придорожный дворец». Овальные окна где-то треснули, где-то были выбиты, и осколки стекла сверкали точно кривые зубы. Изнутри все еще висели клочья занавесок.
