Андрей Максимов - Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман

Моему младшему сыну Андрею – с благодарностью за дружбу.

Издательство выражает благодарность литературному агенту Светлане Поляковой за помощь в получении прав

При оформлении обложки были использованы фотоматериалы Дмитрия Брикмана

© Андрей Максимов, текст

© ООО «Издательство АСТ

Мой труп лежал передо мной.

Мерзкий и отвратительный.

А каким еще и должен быть труп?

Ну все, самое страшное произошло: я умер. Теперь бояться нечего, и можно существовать спокойно.

Я умер, и у меня больше нет никаких воспоминаний. Это самое главное: никаких воспоминаний у меня больше нет.

Просто так представил. Почему нет?

Я даже вздохнул облегченно.

И тут мой труп… зашевелился.

РАЗ… РАЗ… Отлично!

Поехали!

Мне пятьдесят лет. Я работаю звукорежиссером в знаменитом московском театре. У меня есть жена, сын и периодически появляющиеся любовницы. Еще у меня есть язва желудка. Лысина, которая постепенно и нагло оккупирует мою голову (надеюсь, только снаружи). Иногда я представляю себе лысину внутри – эдакая пустота на месте мозгов, которая все расползается и расползается…

Еще у меня есть имя и фамилия, которые столь же обычны, как и вся моя жизнь. Меня зовут Сергей Сергеевич Петров. И сына моего зовут Сергей Сергеевич Петров. И его сына будут так звать. И мы станем множить количество обычных, никому не нужных людей, которые родились для массы.

Я давно понял: есть люди, которые рождаются для движения. Они двигают эту жизнь – иногда куда надо; иногда – к пропасти. Жизнь движется людьми. Избранниками.

А есть масса, которая сдерживает это движение, чтобы не понесло человечество хрен знает куда. Мы – тупое, бессмысленное, жующее ничто, мешающее прогрессу. Мы называемся «обыкновенные люди».

Назвали нас так, разумеется, те, кто считает себя необыкновенными. И они правы. Мы – обычные. Поддерживающие обычаи. Мешающие движению. Жующие что дадут. Зарабатывающие сколько позволят. И я – такой. И сын мой такой. И его дети будут такими.

Потому что движитель ты или масса – это не от тебя зависит. Это карма такая.

Карма – это что такое? Неясное веление Божие. Господь что-то там решил, и ты теперь так будешь жить. И ты. И потомки твои. Попадем к Нему, тогда выясним, отчего такое происходит.

А пока – так.

Я сбился.

Вот всегда так: задумываю про что-то одно сказать и сбиваюсь. Потому что поговорить не с кем. Как только начинаешь сам с собой беседовать – остановиться невозможно.

Я люблю звук. Мы-то все больше воспринимаем мир как картинку. Даже придумали беззвучные социальные сети и смеем называть общением эту бессмысленную, беззвучную переписку.

Как можно общаться с человеком, если его не слышишь? Ведь даже глаза могут врать, а голос – никогда. И волнение, и любовь, и страсть – все выдаст голос.

Глаза – друзья. А голос предатель.

Я люблю звук, потому что он – настоящий. Фальшь слышна всегда.

Обожаю фразу Станиславского: «Открылся занавес, и актеры начали врать».

Он может выйти, актер… Или нет – актриса, красотка такая… Вроде Ирки…

Нет, про Ирку не думать сейчас, не думать… Пока есть время не думать – надо не думать.

Тем более не актриса она. При чем тут?

Так вот. Про звук. Она может выйти, актриса… Красотка вся. Груди рвутся из платья. Ноги отмеряют сцену, как циркули…

К зрителям повернется – груди вываливаются. Отвернется – все на задницу пялятся. Пойдет – циркули меряют сцену – не оторваться.

А рот откроет – и все. Первые звуки голоса возникнут, и прям по Станиславскому: врет.

В женщине что главное?

Голос. Ко всему остальному можно привыкнуть, а голос вот если бесит в телефоне – тогда все, кранты. Без вариантов.

В начале было слово. Но слово было сказано. Звук был в начале. Вот в чем дело.

Опять сбился.

Куда меня несет все время?

Нельзя вернуться к тому, что сказано. К тому, что прочитано, – можно. А к сказанному – нет.

Нельзя сказать: мол, вернитесь к тому, с чего я начал, потому что я продолжил так-то и так-то, а хотел сяк-то и сяк-то…

Когда пишешь – да. А когда говоришь – невозможное дело.

А я все это говорю. Наговариваю зачем-то.

Зачем?

Потому что это создает иллюзию общения.

Да – иллюзию. Но все-таки общения.

С магнитофоном мне, честно говоря, больше нравилось общаться, однако и с компьютером тоже можно.

Люди зачем друг с другом разговаривают? К чему звуки эти бестелесные запускают в воздух?

Чтобы они зафиксировались в голове собеседника. И больше ни для чего.

И больше им фиксироваться негде.

Разговор – это фиксация собственных мыслей в чужой голове.

Дурацкое занятие, если вдуматься. А вот компьютер фиксирует на самом деле. Навсегда.

Слово не воробей, говорите? Вылетит – не поймаешь, убеждаете?

Еще как поймаешь этого воробья!

Вот сидит воробушек… Слово это… Могу громче его послушать – могу тише. Могу порезать, переставить, поменять смысл… Все могу с этим словом, пойманным, сделать.

Все, что угодно.

Я выключаю компьютер и смотрю на часы.

Часы смотрят на меня.

Когда я смотрю на часы, я вижу, как проходит время.

Когда часы смотрят на меня, они видят ровно то же самое: проходит время.

У меня старые часы. Не фирменные. Они долго на меня смотрят. И они уже очень хорошо поняли, как время проходит.

Смотрю в зеркало.

Кто придумал повесить зеркало в будке звукорежиссера – не знаю, но висит. И я в него смотрю.

А оно смотрит в меня.

Я отражаюсь в зеркале. А зеркало во мне не отражается. Зеркало никогда себя не видит.

Зеркало видит меня. И я вижу себя. И картина эта меня не радует.

А Ирку радует.

Она утверждает, что я – красивый мужчина.

Врет?

Когда говорит, что красота в мужчине для нее не главное – точно обманывает.

А вот когда про меня – не знаю…

Если бы она была актриса, я бы ей не поверил точно.

Но она не актриса.

Я смотрю на часы.

Часы смотрят на меня.

Она придет уже сейчас. И надо будет решаться на что-то.

– Ира, тебя не смущает, что у меня есть жена?

Она смотрела на меня снизу вверх, изо всех сил стараясь, чтобы взгляд ее был преданным.

– Главное, что это не смущает тебя, правда? Тебя ведь давно это не смущает?

И снова – взгляд снизу вверх.

Женщина, которая хочет любви, всегда говорит так, словно знает про тебя нечто такое, чего другие не ведают.

«Тебя ведь не смущает, что у тебя есть жена».

Она не спросила. Нет, не спросила. Она утверждала.

А может, не надо решаться? Да и на что? Чего так серьезно относиться ко всей этой… ко всей этой… ко всей этой… с женщинами?

Как пелось в песне моей юности: «Я – твоя женщина, ты – мой мужчина. Если надо причину, то это причина…»

Вот и все.

Так?

_______________________________________________

Сегодня подошел придурок этот, Семен Витальевич, учитель литературы, и говорит:

– Петров, будешь на вечере советской поэзии выступать, стих выучишь и прочтешь… Не как всегда, будто одолжение всем делаешь, а с выражением.