БРАТЬЯ ЗУБИКИ
рассказ
Обычно пацаны сбиваются в ватагу по месту обитания. Вспоминаю друзей детства – Имай, Пыха, братья Кирпичи, братья Кролиеи, Женька Гербес, Борька Брунчик, Толя Зубик… Кто-то пережил блокадный голод, кто-то пару лет прожил в деревне «под немцем», кто-то был эвакуирован в глубокий тыл.
Отдельно расскажу про Толю Зубика. Он жил с родителями в халупе из серых шлакоблоков, одиноко торчавшей среди картофельных огородов.
Толя не отличался ни физической силой, ни особой ловкостью, был скромен и обаятелен, принадлежал к той редкой породе мужиков, одно появление которых заставляет окружающих расслабиться и улыбнуться. Думаю, к этой породе принадлежали поэт Сергей Есенин, космонавт Юрий Гагарин, довоенный киноактёр Пётр Алейников. Трудно представить себе этих народных любимцев седыми стариками, они навсегда остались в людской памяти молодыми, улыбчивыми, обаятельными. Не дожил до старости и наш приятель Толя Зубик, но об этом чуть позже.
Был у Толи старший брат, которого мы видели редко – бОльшую часть времени он проводил в заключении. Стоило ему появиться после очередной отсидки, и Толя из нашей компании исчезал. Однажды, когда мы грелись на берегу после купания в Большой Невке, к нам подошли братья Зубики. Старший разделся, и мы увидели его спину всю в жутких синяках и кровоподтёках. Можно часами слушать рассказы о волчьих нравах в местах заключения, а можно просто взглянуть на такую спину и мгновенно оказаться в теме. Взгляд у старшего Зубика был тяжёлый, звериный, поэтому мы всегда старались держаться от него подальше. И в тот раз мы спешно оделись и смылись в свой двор.
Шли годы. Мы повзрослели и разбрелись по своим судьбам. Я отучился в институте, начал работать в конструкторском бюро, с головой ушёл в работу, в семью. В жизни страны стали происходить большие перемены, наступила так называемая «оттепель». Началось освоение космоса, к которому я тоже оказался профессионально причастен.
Между громких «фанфарных» новостей, как обычно, проскальзывала и другая хроника, бытовая. Так в апреле 1962 года сообщили о гибели в автокатастрофе мэра города Смирнова. Ещё через год, когда я перед свадьбой забирал свою невесту из студенческого общежития на Чёрной речке, оно оказалось на улице имени этого самого Смирнова, переименованной из бывшего Ланского шоссе. Помнится, позже ещё была криминальная информация о том, что всю семью бывшего мэра вырезали какие-то бандиты. Моя мама как-то сообщила, что этих несчастных погубили братья Зубовы – наши старо-деревенские Зубики. И оба уже осуждены и расстреляны.
Новость покоробила меня, уж очень не вязался образ ясноглазого Толи Зубика из моего детства с волчьим обликом убийцы.
Минуло полвека. Улица Смирнова снова стала Ланским шоссе. А в недрах Интернета я неожиданно наткнулся на такую историю. Якобы тогда, в 1962 году, после гибели мэра в его сейфе обнаружили пачки долларов. Это сейчас доллары кочуют по стране чемоданами, а для 1962 года такое событие было крупным преступлением. Обратились с расспросами к вдове покойного. «Да это ему Фрол посоветовал, – припомнила та. – Сказал, ещё неизвестно, как ситуация повернётся». Она имела в виду Фрола Козлова, бывшего Первого секретаря Ленинградского обкома партии, незадолго до того переведённого в Москву. Фаворит Хрущёва, искушённый придворный интриган, он в разговорах не скрывал, что считает себя будущим генсеком, чем нажил немало врагов в Кремле и его окрестностях. Те с радостью передали слова вдовы Хрущёву. «Как это ситуация повернётся? – взбеленился тот. – Ну, Фрол, погоди! Вот выйди из больницы!». А тот подвёл и не вышел. Покинул не только банку с вельможными пауками, но и белый свет. Экзекуция сорвалась. А пресловутые доллары отдали семье. На них-то, видимо, и клюнули братья Зубики.
Не знаю, насколько эта история соответствует реальным событиям, остаются бесспорно достоверными только гибель мэра, трагедия его семьи и расстрел братьев Зубовых.
Много лет спустя довелось мне ехать в машине со старым приятелем МихМихом. Он долгие годы работал следователем и вышел на пенсию в чине полковника. Когда мы проезжали мимо студенческого общежития на Ланском шоссе, волна воспоминаний накрыла меня. И я рассказал приятелю и про мэра, и про его доллары, и про братьев Зубиков. МихМих долго молчал и заговорил лишь, вырулив на проспект Энгельса.
– Странная история. Начнём с того, что номенклатура в ДТП просто так не погибает. А если и погибает, значит, кому-то это очень надо. История с баксами выглядит правдоподобно. Но кто эту сугубо закрытую информацию слил уголовникам? И как эти уголовники проникли в охраняемый дом? И почему их так быстро взяли? Думаю, в милицейских архивах хранится только официальная версия. А правду мы не узнаем никогда.
– Какую правду? – не понял я.
– Как всё было на самом деле. А если и узнали бы, я нисколько не удивился, если вдруг выяснилось, что эти твои Зубики никого не убивали. Они же были примитивными домушниками. Попахивает классической подставой.
На этот раз надолго задумался я.
– Не бери в голову, – снова заговорил МихМих, – после лихих девяностых, никому эта заурядная история не интересна. Вот и улица Смирнова снова стала Ланским шоссе. Ряска на поверхности затянулась, будто ничего и не было. Тишь да гладь, божья благодать. Сиди себе ровно на заднице да грызи семечки.
Вот сижу и грызу.
ПЯТЬ СМЕРТЕЙ ИВАНА ТОПОРКОВА
рассказ
Старая Деревня моего детства, северо-западная окраина тогдашнего Ленинграда, была уникальным местом обитания людей. С одной стороны можно было, одевшись поприличней, сесть в трамвай и уже минут через двадцать катить по Петроградской стороне к Невскому проспекту. Или, пройдя через ЦПКиО -Центральный парк культуры и отдыха, выйти на Крестовский остров и далее ехать на Большой проспект – хочешь Петроградской стороны, хочешь, Васильевского острова.
С другой стороны можно было, перейдя железную дорогу, крутить педали велосипеда или топать босиком по тропкам среди луговых трав и цветов, распугивая бабочек и стрекоз.
Соседство ЦПКиО дарило нам, пацанам, радость всю зиму напролёт носиться на коньках по его многочисленным каткам. А летом – поглощать копеечное молочное эскимо на палочке, лицезреть выступление на эстраде лучших питерских артистов и смотреть кино в летнем кинотеатре.
Но огромный город одаривал свою окраину не только благами цивилизации. С какого-то времени за железнодорожным полотном напротив нашего дома была устроена городская свалка, и десятки машин повезли туда из города содержимое его помоек.
Запомнился ещё один щемящий момент, когда на наши огороды высадился десант работяг с лопатами. Грязный грохочущий бульдозер сгребал с огородов плодородный слой до белёсого суглинка, работяги (в основном женщины) в серых, как тот бульдозер, ватниках весело закидывали эту землю лопатами в кузов грузовых машин, и те увозили её. Куда? То ли на городские газоны, то ли кому-то на дачу, то нам, пацанам, наблюдавшим этот произвол, было не ведомо. Взрослые были на работе, иначе не известно, чем бы этот грабёж средь бела дня обернулся. Ведь в эти клочки земли годами вносились удобрения – печная зола, коровий навоз, покупаемый здесь же, у старо-деревенских частников. Кого-то эти картофельные огороды спасли от голода в блокаду. И серьёзно поддерживали всех в непростые послевоенные годы.
