Книга «Кукла на проволоке» была написана автором в возрасте 18—20 лет, в ней показан внутренний мир молодого человека, который часто недоступен пониманию взрослых людей. История необычна и написана в своеобразной форме. Невозможно порой поверить, что там описаны реальные факты из жизни молодого человека. Эмоциональные всплески в душевных переживаниях Севиюса, присутствуют практически в каждом эпизоде. Характер главного героя раскрывается через ряд жизненных обстоятельств, которые оказываются роковыми, поворотными в его судьбе. Произведение потрясает до глубины души.
Предисловие от автора
«Эта книга не о том, как надо жить или каким стоит быть, а скорее наоборот. Книга посвящена тому, как в большинстве случаев не нужно делать или поступать. Произведение не было написано специально. Это дневник, где изменены имена почти всех героев и участников событий и совершенно удалены границы между реальностью и снами. Добавлена лишь небольшая доля фантазии».
О нем.
Каждый прожитый день был по-своему интересен. Хотя начало его всегда предлагало одно и тоже, с одним лишь изменением, разным стечением обстоятельств и количеством людей, принимавших в этом стечении участие. Он имел нудных и порой жестоких врагов, близких друзей которых как полагается, было очень мало. И множество разных знакомых плохих и хороших. Все это называл он частицей его окружающего мира, но это все, порою перевоплощало его в Зомби. Зовут пить – он шел, зовут петь – он шел, просили просто прийти, он приходил, всегда появлялся с одним лишь желанием, просто быть. Да, но вот только исчезал он слишком просто, исчезал, как только о нем забывали, как только ему начиналось казаться, что он уже не нужен. Это дурное чувство ненужности.
Прошу всем встать, суд идет!
Судья появился внезапно, как раз там, где и должен восседать:
– Садитесь, – прозвучал голос судьи. Раздался чуть глуховатый грохот и все сели. По рядам пошел гул и шелест, который оборвал стук судейского молотка.
– Тише, тише, суд изучил дело и вынес приговор, который сейчас зачтется. – Судья замолк и замер, его глаза сделались большими, и он дико завопил:
– Но я не вижу! Я не вижу своего подсудимого! Опять бежал?
– Нет, нет, нет, нет, – в спокойном тембре проголосил зал, словно ритм слов отрицания, где-то поддерживал неслышимый звук метронома.
– Тогда я хочу видеть его, дайте же, покажите же мне его.
Зал медленно стал утихать после того, как две тени у весов гигантского размера, быстро подлетели к одной из ее чаш, которая заметно перевешивала другую и схватив содержимое, бросили к самому носу разгоряченного судьи. Судья подпрыгнул высоко в воздух и словно вратарь принял подачу. Подача представляла собой что-то похожее на кокон шелкопряда, но только очень крупного размера. Судья тяжело дышал и, поглаживая ладонью пойманный объект, тихо приговаривал:
– Вот он ты. На этот раз, никуда не денешься, – после чего он безразлично отбросил кокон в сторону, а тени быстро унесли его на место.
На второй чаше весов, более крупной, лежала книга почти такой же гигантской величины, как и весы. Она была засыпана временем и большим слоем пыли. Зал стал посвистывать и шептать:
– Обложкой к судье, обложкой же к судье, обложкаюуууу.
Хотя никто, ни народ, заполнивший этот зал до отказу своим присутствием, ни тени, мотавшиеся со стороны в сторону, ни сам судья не знали, какая сторона книги являлась обложкой, и уж тем более никто не знал, что в ней написано, и написано ли вообще в ней что-либо. Никто ничего не знал, но свято верил, что в ней что-то есть. Ну, такое!
Снова раздался хриплый, громкий голос судьи и зал умолк.
– Суд полагает, что за содеянное и очень весомое нарушение, которое зачитано, не будет.
Зал вдруг зааплодировал, заорал, загремел, засвистел:
– Не бууудет, не бууудет.
Судья, корча лицо от шума торжествующей толпы, забил молотком о стол, что постепенно привело к полной тишине. Чуть откашлявшись, он продолжил:
– Ну, а теперь приговор.
Чаша весов, с лежащим в ней подсудимым, стала медленно скрипеть и раскачиваться. Зал молчал и смотрел, чаша набирала ход и усиливала колебание. Скорлупа кокона, лежащая на этой чаше обесцветилась и приняла образ мокрой и прозрачной пелены, в которой как будто бы двигалось что-то, скорее кто-то живой.
Это был плод, еще не рожденный ребенок, но новорожденный уже скоро. Он бился в надежде разорвать эту пелену, и открывал рот, словно о чем-то кричал, что-то просил, на кого-то злился.
– И чего он хочет? – спросил судья у своего первого советчика, чья тень маячила недалеко от судейского стола:
– Видимо, беззвучный плач, – многозначительно ответила тень-советчик и отплыла в сторону, ожидая какой-нибудь реакции со стороны судьи, но ничего не произошло. Кроме того тени, исполнявшие роли писарей, застрочили своими большими гусиными перьями, бубня себе под нос:
– Без-зву-чный пла-а-ч.
Перья были отложены и судья, немного успокоившись, продолжил:
– Я вижу, я чувствую, как он трепещет. Поверьте, он заслуживает одной лишь жалости, он дрожит, но его трусливый страх беспомощен перед неизменным грядущим. Верьте мне и бойтесь меня, перед вами я, перед вами закон, а закон сильнее всего живого.
Весы раскачивались все сильнее и сильнее от такого рода беззвучного крика плоти.
– Читайте же, читайте приговор, – советовали тени, подплывающие все ближе и ближе к уже теряющемуся судье.
Зал волновался, напряженная обстановка усиливала свое влияние на людей и эти волнения постепенно переросли в дурную истерику. Весы тряслись, а зал монотонно орал одну и ту же фразу с неразборчивым началом и с совершенным отсутствием конца:
– Астоновиегастоновиегастоновиегасто…
Постепенно все переросло в сумасшествие и дерганье. Все о том же шепотом просили не на шутку беспокоящиеся тени:
– Читайте, читайте, – они подлетали к судье со всех сторон, кружились вокруг него и продолжали молить о зачтении приговора. Пленка, за которой находился младенец, стала потрескиваться и разрываться.
– Скорее, скорее, нужно, уже надо, – орали обезумевшие со страха тени.
– Астоновиегастоновиегастон…, – крик, стон, взрыв и вдруг ветер, все вокруг посыпалось, затрескалось, разорвалось и стало рушиться.
Из книги вылетали серые листы, которые тут же хватали самые преданные тени и вбивали обратно, уже забыв о понятии поочередности страниц.
– Что с законом, что происходит с законом? – дико кричал судья. Он задыхался от собственного пота, захлебывался в собственном соку, язык его полез изо рта, словно ядовитый змей с безумными глазами, он пополз страшной гадюкою к младенцу, зубы его превратились в тонкие и ярко сверкающие иглы. Длинные и белые волосы судьи выпрыгивали из головы и ползали по залу, словно слепые котята, то и дело наползая на кого-то и выползая из кого-то.
