Лето 1985 года. В семействе Ильи Слепнева весной умерла тетка его тещи, Ревекка Израйлевна Райзахер, 1897 года рождения. Отношения между членами семьи с этой смертью неуловимо изменились. В доме происходит ремонт. Все сдвинуто со своих мест. Ничего невозможно найти, и наоборот – обнаруживаются вещи, утраченные много лет назад. Разговоры о будущем. На кухне горы немытой посуды и обед всухомятку в компании мух. Очень жарко.
Люди в звериных шкурах в пещере у огня – картинка из учебника. Огонь – домашний бог, сама жизнь, а в дальнем углу, где пляшут смутные тени, зарыт предок. Туда заглядывать страшно. Это прошлое – его опасно тревожить, но оно тоже здесь, у огня, в наших жестах и разговорах.
Лежа ночью без сна, иногда невозможно понять в темноте, где во времени я обитаю? Сколько мне лет? Кто я – шестилетний мальчик, забытый в одной из тысяч одинаковых комнат среди занесенных снегом пространств, или – шестидесятилетний старик, только думающий в заблуждении своем, что ему сейчас тридцать три года. Неужели это я лежу здесь, рядом со спящей женщиной, чудовищно переживающей свое начавшееся увядание… И уже все известно, что с нами будет – и было? – как потечет эта жизнь в своем русле… Страшно спугнуть очарование – протянуть руку, щелкнуть выключателем, посмотреть в зеркало. Страшно и бесполезно! Ведь если бы шестилетний Илюша увидел в зеркале свое шестидесятилетнее лицо, он бы наверно подумал, что спит.
Еще в апреле появились первые серьезные симптомы – услышал по радио пение Иосифа Кобзона и заплакал. Ночами закрадывались странные подозрения, будто комната, в которой он лежал, безнадежно больна. Она пахла болезнью и корчилась, тихо стонала. Хотелось вскочить, убежать. Куда? Начинался озноб, казалось, по телу ползут насекомые, прикосновение одеяла болезненно раздражало, легкие схватывали воздух, но его не хватало… Тихая паника: тебя заливает потоками пота. Лежишь в теплой луже и умираешь. И снится, как изнутри замерзаешь под яростным солнцем пустыни, а в соседней квартире Маркс сдает экзамен по политэкономии социализма. И с треском проваливается…
Нет, ты послушай старуху – аскорбинку надо пить. Это у тебя авитаминоз, я как врач говорю. Вот в пятнадцатом году на Румынском фронте цинга была – все были скрюченные, многие умирали, ноги отнимали… Так привозили шиповниковый сироп ведрами. А потом – кажется в шестнадцатом – был Брусиловский прорыв. И, этот Брусиловский прорыв… Сколько народу! Члены поотрывало, мошонки. Некоторые по полгода у нас лежали. Потом же домой надо возвращаться, а они не хотят. Как быть – неудобно к жене идти.
ОНА ЕГО УБИВАЕТ ВО СНЕ
Ты живешь себе в недрах семьи среди мелочей быта, часто невидимых простым глазом. Но наведем микроскоп. Кто просил тещу стирать носки? Никто. Слепнев сам их стирает всегда. А иногда утром вдруг обнаружит свои носки мокрыми – все! – порыв любви к хозяйственной деятельности. И приходится надевать их сырыми в мороз и бежать на работу. Или в разгаре болезни, когда Илья спит весь в поту и соплях, жене его вдруг станет жарко средь ночи. И она тихонечко встанет и откроет окно. Не то что она хочет, чтоб Илья совсем разболелся, она просто забыла о нем и его болезнях… Она его убивает во сне.
Я с детства думал о том, что можно уйти и больше уже не вернуться. Спал и видел. И вдруг, сразу после окончания университета, исчез – не писал, не звонил, не появлялся. Сестрица, конечно, рвала и метала. Я страшно боялся, что она меня выследит, набьет морду, вернет под опеку. Даже в сумасшедший дом засадит, с нее станется.
Однако момент был выбран удачно. Полина Семенна только что родила долгожданного сына, который отвлек ее страсть на себя: надо было ему срочно устраивать болезнь печени. На всю жизнь ведь – не шутка… С первым-то ребенком она поспешила – родила его уже совсем мертвеньким, этого второго – все никак не могла зачать. Других пока не предвидится – значит, надо работать с тем, что имеешь. Илюшка пусть подождет.
БЕЖАТЬ В ПУСТЫНЮ ОГРОМНОГО ГОРОДА
Только где-то уже через год получил он от Польки открытку ко дню рождения и покрылся испариной. Открытка была лаконична, как черная метка пиратов. «Поздравляю», – гласила она. Значит, мой новый адрес раскрыт!? Нет, все обошлось, но поступить так подло с сестрой… Неблагодарная тварь! Надо было оставаться в ее когтях, а Илья придумал себе оправдание: моя жизнь будет опасной. И тут же связался с диседой, чтобы иметь моральное право с сестрой не общаться. Зачем мешать ее карьере?
Вечный страх обитателя маленького городка: выследят. «Осудют» – страшное до сих пор слово. Я в детстве мечтал затеряться в толпе, бежать с глаз долой от соседских сплетен. Скрыться, зарыться в песок, облачиться в духовное хаки. И теперь еще все хожу маскируюсь, ношу самую неброскую одежду. Мне нужен большой город, чтобы спрятаться в нем. От кого же?
На восьмое марта маленький Илюша подарил своей бабушке пластилиновую поделку – Баба Яга летит в ступе, погоняя метлой. Очень реалистическая фигурка – Яга вся изогнута влево, как каноист, делающий усиленный гребок. Бабушка была парализована на левую сторону. Нижняя часть тела скрывается в ступе. Серые волосы вьются в космическом вихре. Черная пасть, нос крючком и глаза навыкате грозно горят. Бабушка страшно обиделась и расстреляла внука скрюченным пальцем: кых-кых! У нее не все дома.
ШАРЛОТТА КОРДЕ
Бабка Ильи по матери, Анна Ивановна Макова была дочерью офицера старой царской армии. В эпоху красного террора она потеряла отца, мать, трех братьев и, если не ошибаюсь, двух сестер. Аресты всех названных лиц произвели разновременно, в различных местах и Анне Иванне пришлось пройти сквозь целый долгий ряд напряженнейших психических переживаний, связанных с теми сменами надежд и отчаяния, которые неизбежны бывали для родственников лиц, попадавших в учреждения чрезвычайных комиссий. Нервы не выдержали. После казни последней сестры она в полубезумном состоянии явилась в Киев к генералу Драгомирову и предложила ему совершить террористический акт над Троцким, которого считала главным виновником всех разразившихся над ее семьей бед.
Следовало бы попросту отправить твою бабушку в лечебницу, поскольку она производила впечатление настолько невменяемой, что тяжело было на нее смотреть. Драгомиров, однако, ухватился за ее предложение с большой радостью. А чтобы закалить расшатанные нервы, ее стали водить на расстрелы, приучали к виду крови. Предполагалось через некоторое время дать ей самой собственноручно расстреливать, чтобы набить руку.