Был обыкновенный рождественский вечер. Серый, невзрачный, пропитанный запахами корицы, яблочных пирогов и городской канализации. Прохожие, словно запутавшиеся в своих коконах яркие бабочки, спешили навстречу празднику.
А она бежала сквозь слёзы через парк. Сквозь серые угрюмые деревья, не разбирая дороги. Падала, снова поднималась. Бежала, сбивая прохожих.
Она уже и не понимала, а может быть, и не помнила, почему, куда, отчего пытается убежать. Просто мчалась вперед.
«Лишь бы подальше…»
Странная боль переполняла её. Колкая, грязная – она словно стала ЕЁ сутью. Не выдержав этого, настоящая суть ушла на дно сознания…
В глазах потемнело. Запнувшись о гнилой ствол дерева, она плашмя упала на грязный снег. Лицо её погрузилось в ледяную воду, проломив тонкий лёд, сковавший лужу.
Пара неосознанных вдохов в поисках живительного воздуха и она уснула.
Навсегда.
Навсегда?
Что-то мне говорило, что это не так. Жмурюсь от боли и приподнимаюсь. Руки уперты не в холодный снег, а в ровную гладкую плиту.
Где я?
Дома?
Нет… в моей комнате – ковролин, да и вряд ли я не добралась до постели…
Открываю в легком испуге глаза и…
Сознание замирает в непонимании.
Чёрное обсидиановое пространство окружает меня. Ровная безразмерная монолитность камня под ногами и тёплый бархат воздуха.
И сквозь пелену темноты я слышу шорох.
Чьи-то шаги.
– Напиласяяяяя я пьяна, не дойдууууу я до домуууу! – странно знакомые слова в темноте.
Прыжок, лёгкий смех и я беспомощно осознаю, как велико, как безразмерно это пространство.
– Довелааааа меня тропка дальняя до вишнёвого садааааа!
…старая… это… это какая-то безумно старая и знакомая песня!
«Песня…» – думаю я – «Какое то странное, но слово»
И уже во второй раз задумываюсь. В голове такая же тьма, как и вокруг. Мысли приходят не спеша, сбивчиво. И обидно оттого, что я тут же забываю, что значит то или иное…
Я что-то забыла, потеряла…
Но что?
Отбросив все, настраиваюсь на восприятие голоса. Это мужчина.…Это явно мужской голос. Хриплый, немного надломленный… сексуальный.
– Ты скажи-кааааа мне, расскажи-каааааа мне, где мой милый ночууууует.
– Эй, кто ты? – кричу я в темноту, обрывая незнакомца.
– Ну-у… вот, всю песню испортииилаа! – капризно протягивает он и тут же удивлённо вопрошает – Девчонка?!
Он умолкает и вокруг снова восстанавливается тьма. Но почему-то не покидает ощущение, что он… рассматривает меня!
– Ууууу, ещё одна! Нам что, с Велиаром тут вдвоем всю жисть…
– Велиар?! Ещё одна?! – недоуменно шепчу я. Делаю шаг навстречу голосу и… слепну под натиском яркого света…
Когда резь прошла, и глаза привыкли к яркому свету, я обнаруживаю следующую картину – на меня был направлен мощный театральный прожектор. И не один. Кольцом они окружают меня, забивая пространство вокруг ядовито-желтым светом и чёрными змеями проводов.
И на одном из них сидит ОН. Неровно очерченный силуэт. Гордый… но слегка надломленный…
– Ну-уу, что ууставииилась? – протягивает он, помахивая рукой… Нет, не рукой. Это что-то иное, мягкое… словно бескостное. В недоумении смотрю на это и пытаюсь понять, что же…
– Это хвост, глупая! – восторженно кричит он и спрыгивает с прожектора, изящно и мягко.
Свет уже не такой яркий, как раньше, серебристым облаком окутывал его, а я, завороженная и удивленная, разглядываю странного обладателя хриплого голоса.
…Не знаю, почему я называю его странным…
Первое, что бросается в глаза, это кошачьи уши и хвост. Мягкие, пушистые, серые с чёрными полосками.
– Красивые, правда? – восклицает самодовольно он и, не дожидаясь ответа, подходит ко мне.
– Котовски. Великолепный и очаровательный Я! – Представляется он. – А ты?
Даже не знаю, что ответить. Я? Кто я?! Кто…
Пытаюсь вспомнить и падаю на плиты от боли.
Мне больно, жутко больно. Голова трещит и разламывается. Я всхлипываю и сильнее вжимаюсь в холодный камень. Затем что-то с силой приподнимает меня вверх. Это Котовски, грубо схватил меня за волосы, так что слёзы брызжут из глаз, и тянет вверх, к своему лицу.
– Отпусти, – от обиды уже всхлипываю я и глупо барахтаюсь, бессильная. – Почему бы… тебе не опуститься самому?
– Не хочу. – Мурлычет этот гад, и хватает меня за шею.
Я почти задыхаюсь, мне больно, обидно и я уж забыла про то, что пару мгновений назад я пыталась найти ответ на вопрос, кто же я, как меня зовут…
Котовски хвостом обвивает меня за талию рукой, уже свободной, раздвигает пряди, оголяя мою шею. Я чувствую его тёплое дыхание и замираю.
– УУУ, щас посмотрим, кто ты… все тут такие… А – га, так и знал – восклицает он.
– Соби! Твое имя – Соби!
– Вообще – то, первый из нас – Велиар. Жуткий тип, тот ещё персонаж, ты его скоро увидишь… У-у-у, жаль, что не красавчик, но что поделать – сюда чаще всего попадают девчонки… – Котовски сонно потягивается, поудобнее устраиваясь на прожекторе. Его мягкий полосатый хвост помахивает в такт его речи.
– А где мы? – спрашиваю я, расхаживая взад – вперед по темным плитам, перепрыгивая через провода. – И сколько… нас?
Уже мысленно я становлюсь частью этого мира.
Кто знает, может он мне не чужой… может я всегда жила здесь?
Котовски забавно морщится. Его зеленые глазки хитро наблюдают за каждым моим движением. Неестественно грациозно он поправляет русую чёлку.
– Думаешь, я тебе так всё и расскажу?! Наивная! – хохочет он и спрыгивает ко мне. От неожиданности я вздрагиваю и делаю шаг назад.
– Лаэрен. Этот мир зовётся Лаэрен! – чей-то чужой, не Котовски, голосок звучит из темноты и ему вторит какой-то другой… Звонкие удары чего-то знакомого о плиты…
– А-а-а, это ты, малявка! – мурлычет ушастый и щёлкает пальцами. На его жест-команду откликается один из прожекторов и направляет свой искристый желтый свет туда, откуда раздаётся голос.
– Я не малявка! Сам такой, Скотовски! Не забывай, я появилась раньше тебя! Так что малолетка у нас ты.
Теперь я вижу её. Это девочка лети семи, довольно милая, но её лицо словно застыло в странной ухмылке. Уже позже я поняла, почему. Левый глаз её был белесовато-серебристый в отличие от правого зеленого. Волосы её, огненно-красные, кудрявым облаком опускались до плеч. Множество вплетенных разноцветных кос и бусин придавали некоторую дикость её причёске.
Ничего похожего на ушки Котовски я не нашла. Единственное, что объединяло их, так это перчатки. Длинные, до локтей – они были надеты и на руки ушастого, и у Малявки.
Но это не означало, что малышка лишена собственной «изюминки» – огромная накладная грудь, немного неровная и бугристая. Видимо, девочка выкладывала её прямо в лиф платья и из всего того, что попадалось под руку.
