В троллейбусе было как в кипящем супе: всё со всем перемешалось, клокочут и лопаются пузыри, снуют туда-сюда кружочки лука и зёрнышки перца, мутно темнеет в глубинах торпеда моркови, айсбергами стукаются картофельные кубики…
Тамара вздохнула, не понравилось ей это сравнение…
Толпа оттеснила её к заднему стеклу, спереди напирали человеческие тела – в мокрых куртках, доисторических каких-то плащах, в совсем уж несуразном пальто – это бабка-бомжиха с тремя связанными вместе тюками. Спасибо, хоть не пахла.
Самой Тамаре ещё повезло – удалось схватиться за высокий поручень. Левую руку оттягивала тяжеленная сумка с теперь уже ненужными книгами. Чтобы сесть – и мечтать нечего, седьмой час, люди с работы едут.
И всё равно здесь было лучше, чем на улице, пронизанной унылым и бесконечным дождём. Скорей бы уж зима, Новый год, скорей бы снег… хотя и так понятно, что вместо снега будет бурая слякоть. Привычная уже московская слякоть. Нормальная зима – это не сюда, это в Самару… Меньше суток езды, а как будто в другом мире. В настоящем… Стоп. Вот уж про Самару – точно не надо. Не хватало ещё разреветься тут, на виду у всех. И так глаза мокрые. Впрочем, на улице дождь… тоже маскировка…
– Слышь, Санёк, а если б ты доску совсем пробил? Ну как Брюс Ли? Мамку бы твою платить заставили…
– Отвяжись, урод. Тебе бы так… Знаешь, как больно…
– Ну и сходил бы к медсестре…
– Ага… А потом домой позвонят…
Тамара скосила глаза направо. Двое мальчишек, лет по одиннадцать, пожалуй. У того, что держит на весу правую ладонь, голос похож на Юркин… сперва даже встрепенулась… и сразу поняла, что ошиблась. Ну откуда тут мелкий, зачем? В Самаре он, при маме… хотя, скорее всего, усвистал гулять, как всегда, недоделав уроки… впрочем, нет, сегодня вряд ли. Сегодня ведь такой день… все собрались… а она не приехала… Перед собой можно сколько угодно оправдываться, бормотать про комиссию, грызущую библиотеку подобно стае крыс, про строгую заведующую Нину Сергеевну. «Ну Тамарочка, ну я же всё понимаю… пойми меня правильно, я так тебе сочувствую… но какие там три дня… и разговора быть не может… видишь, что творится… потом, когда это безумие кончится…». Спасибо уж за то, что в законный выходной не заставила выходить.
– Сильно болит? – второй, в синей вязаной шапке, был пониже, но поплотнее. А баюкающий свою правую кисть Санёк вновь напомнил Тамаре Юрку. Такой же худенький, бледное лицо в россыпях веснушек, так же расстёгнута куртка… а на улице, между прочим, плюс два и ветер.
– А ты думал! Ты бы вон так, со всей дури…
– А не фига было бушевать…
– Ага… А если б она тебе так сказала?
– Да мы ей всё равно потом в замок спичек насуём… Санёк, а может, всё-таки к врачу?
– Ага… разбежался.
Протиснуться между двумя слипшимися тётками было трудно. Да ещё и сумка мешалась. Сколько тут литературы? Килограммов пять уж точно. Пять кило пустоты…
– Ребята, что у вас стряслось?
Первой мыслью было – пошлют подальше, во всю мощь великого и могучего. Современные дети, что с них взять… жертвы пивной рекламы… берут от жизни всё…
Не послали. Тот, что в синей шапочке, недоверчиво прищурился:
– А вы что, тётя, врач?
– Библиотекарь я, – сообщила про себя правду Тамара. – Ну-ка, покажи, что с рукой? – это уже веснушчатому.
Крови не было, но что-то в этой повисшей кисти показалось ей неправильным. Смутно вспомнился второй курс, занятия по медподготовке – на редкость бестолковые. Региональный компонент… кому-то из местных пришло в голову, что и библиотекарши должны что-то уметь на случай ядерной войны… Сейчас хоть и не ядерная, а поди разбери – ушиб ли, вывих ли, а то и перелом… Папа – тот бы сразу понял…
– Вот что, мальчики, – негромко сказала она. – Вы вообще куда едете-то?
– Да так… – пожал плечами синешапочный. – Гуляем типа… А что?
– Прогуляемся-ка мы в травмопункт, – решила Тамара. – Сдаётся мне, что у твоего друга дела неважны. Если сейчас не лечить, потом будут большие проблемы. Можно и без руки остаться…
Думала, возмутятся. Мол, чего пристала, тётка, отвали, без тебя разберёмся.
– Ну ладно, – сумрачно сказал Санёк. – Болит уж очень.
– Во-во! – подхватил приятель. – А то отрежут руку и будешь ходить с протезом, как наш дедуля…
Когда выбирались на ближайшей остановке, сумка с книгами больно ударила её по ноге. Ну ничего, Ленка подождёт… тем более, что и не знает об их предстоящей встрече… уже второй за сегодня.
Почему-то вспомнилось: «Добро, которое совершается не во имя Христа – это добро мирское, заражённое грехом, и потому уже и не добро вовсе». То ли из тех книжек, что заполняют сумку, то ли недавно Ленка говорила…
Тамара совсем не разбиралась в винах. Уж сколько ни просвещал её Костя, а отличать приличную марку сухого от подмосковной подделки – спирт, вода, порошок – она так и не научилась. Впрочем, тогда, с Костей, это было и не нужно, такими вещами он занимался сам. Он и готовил, пожалуй, не хуже неё, а сказать по правде, то и лучше. Она-то всё делала по маминым рецептам, не шагу ни вправо, ни влево… а муж экспериментировал… и когда что-то получалось, брал это на вооружение и шлифовал до совершенства… вот так же и в этом своём, как он выражался, «наукоёмком» бизнесе.
Так что на стол она выставила добычу из местного универсама – красное «Арбатское» и белое «Алиготе». Но ничего, подруги не скривились, не принялись её учить, как Костина сестра… похоже, и сами не шибко разбирались, что пьют.
Тем более, и повод невесёлый.
Тамара накануне подготовилась изрядно, полночи не спала. Так что были на столе и салатики – традиционный «оливье» с колбасой и огурцами, увидев который, знаменитый французский кулинар много бы чего высказал о загадочной славянской душе, был рыбный, был крабовый с рисом, луком и яйцом, был свекольный, по всем правилам сделанный – огурцы ни в коем случае не маринованные, а только солёные, грецкий орех не кусочками, а натёрт на сите.
Сама не знала, зачем всё это нужно – разве только занять голову и руки. Всё равно гостей намечалось негусто, а точнее говоря, всего двое. Обе из храма – Ленка поёт на клиросе, Катя, которой, по её же словам, бегемот на ухо наступил, просто прихожанка… Так вышло, что за полгода своей новой жизни она только с ними двумя близко сошлась. Хотя приход хороший, даже по московским меркам…
Выпили по рюмке за упокой души Михаила Дмитриевича. Тамара думала, что надо бы и ещё одну рюмку налить, кусочком чёрного хлеба накрыть, но Катя объяснила, что на сороковой день это не делают, а только на третий, когда поминки.
Папин портрет висел на стене, рядом с окном. Ну, не то чтобы настоящий портрет – просто фотография, увеличенная в ателье и вставленная в картонную рамку. Не чёрную – не хотелось этого Тамаре, хотя вроде бы как положено.
