Когда-то моя планета была другой…
Населенная человечеством, покрытая бескрайними синими океанами, морями, да реками, зелеными лесами, лугами, да равнинами. И тогда она полностью соответствовала своему названию – Земля. Ибо была травной планетой, где в достатке водились животные и селились птицы, где беспрерывному гулу насекомых откликался такой же монотонный шум наполняющих Землю городов, поселков, станиц, деревень. Может в подобном населенном пункте жили когда-то мои предки… какие-нибудь прапрапрадеды. Они ходили или ездили, летали на каком-нибудь транспортном средстве по тому городу, трудились, мечтали, растили детей, надеясь, что их жизнь со временем станет лучше.
Но лучше не стало.
И это несмотря на то, что города превращались в огромные мегаполисы, простирающиеся на тысячи километров, поглощающие поселки, станицы, деревни. Люди в безудержном темпе все старались изменить русла рек, выкачать из недр планеты всю нефть, выгребсти все ценности. А потому они высушивали болота, озера, моря, вырубали леса, распахивали целинные земли. И все время старались преодолеть пределы планеты, вылететь, и покорить Солнечную систему, обосноваться на ближайшем спутнике, и соседних планетах. Очевидно, вожделея и туда принести тоже самое опустошение. Но, то ли людям не удалось вылететь с планеты, то ли их рьяные попытки остановили высокоразвитые расы населяющие Галактику Вышень, да только растерзанная человеческой ненасытностью, безразличием и беспечностью, планета лишилась своего былого процветания, а погодя, точно в отмщение уничтожила и сам людской род.
Я не знаю точно, когда это случилось, но на Земле вспыхнуло вирусное заболевание, почти полностью уничтожившее жителей планеты, опустошившее города, поселки, станицы, деревни, более тяжелым последствием, которого стала полная деградация человеческого вида. Эта тяжелая вирусная инфекция вспыхивала на планете и потом. И остатки людей не приобрели иммунитета, продолжая ею болеть. Моя мать, будучи беременной мной, также тяжело болела, и едва выжила… и также (вернее всего) едва выносила меня.
Жизнь сейчас на Земле если и имелась, то сосредоточием ее были горные большей частью каменистые массивы, где все еще жили звери, птицы, а в узких речушках, стекающих с вершин, водилась рыба. В этих краях встречались и травные места, лесные урочища, заболоченные низины. И там продолжали существовать в маленьких поселениях люди, уже более похожие на своих собратьев зверей, собственным видом, нравами, поступками.
Большая же часть планеты представляла собой песчаные земли. И это были, опять же, не только равнины, морские впадины, высохшие речные долины, мелкие курганы, не только песчаные барханы, но и каменистые, глинистые, впрочем, и тут без какой-либо растительности или животного мира. Словно человеческая жестокость завершилась для планеты необитаемый пространством, где от высоких температур сгорела, превратившись в песочный прах не только почва, но и все живое на ней.
Я родился в одном из небольших селений, где люди выживали за счет собирания, охоты и разведения скотины. Мой отец и мать были уже пожилыми, когда у них появился я, последний ребенок. Слабый, худой, чью кожу покрывали шелушащиеся серые пятна и пузырьки, не имеющий ногтей, волос (ни на голове, ни на теле). Будучи таким уродом, я был терпим собственной родней лишь до того времени пока жили отец и мать. Когда же они умерли, а это случилось как-то в одно лето, со сравнительно небольшим промежутком времени, родственники выгнали меня из поселения, сочтя не нужным, лишним ртом. Да еще и убогим существом, не способным в будущем иметь потомство.
Тогда мне было лет десять, одиннадцать, не больше. Потому что счет времени, как таковой, люди из моего племени не вели. Они лишь отмечали для себя смену сезонов года, с холодного на теплый, а потом дождливый. Очень короткий срок времени, когда на Землю, а может только горные склоны, серо-пепельный небосвод выливал жалкие, но столь необходимые порции воды.
Оставшись один… Точнее выгнанный из поселения, я не погиб, а продолжил жизнь. Сначала недалеко от поселения в металлическом, четырехугольном ящике врытым до середины в землю, внутри которого когда-то располагалась какая-то установка, а на тот момент, когда в ней проживал я, остались лежащие на полу огромные цельные валы. Позднее я поселился выше по склону в пещере, которую когда-то мне показала мать. Впрочем, я продолжал приходить к родне за пропитанием, забирая у них все, что мог стащить, все, зачем они не успели доследить.
Оставшись один… То ли от тех переживаний к очевидному моему уродству добавилась новая болезнь, с потерей ориентации, тяжелыми конвульсиями, когда приходя в себя, я подолгу мучился от болей в руках, ногах, спине и голове. Впрочем, это новое мое убожество предоставило мне определенные способности, знания и в моем случае удивительные путешествия из-за которых я приобрел больше, чем потерял и пережил.
В последующие пять лет, в тех удивительных путешествиях (как я их называл), я научился считать, хорошо говорить (как оказалось на перундьаговском языке) и в целом приобрел определенные понятия дня, ночи, смены времени, часа, суток, лета. Я узнал о строение и устройстве нашего Веж-Аруджана, в который входили Галактики Сварга, Вышень и Брахма, соответственно населенные высокоразвитыми и малоразвитыми расами, к оным в свой черед относились человеческие виды. Управляли Веж-Аруджаном высокоразвитые расы (со старшей и аруджанобразующей расой тарховичей), где в Галактике Сварга, в основополагающей системе Тарх, заседало Великое Вече Рас, возглавляемое амирнархом. Впрочем, касаемо Веж-Аруджана, и соседствующими с ним пятью гиалоплазматическими Галактиками: Джиэйсиу, Ланийкдан, Гёладже, Шокмад, Срынфы, мне было известно также мало, как и о произошедшем вирусном заражении землян, точнее солнечников, как называли их высокоразвитые расы.
Я оказался очень умным, с легкостью запоминал все мною слышанное, воспроизводил, соотносил названия и внешний вид животных, птиц, растений. И я все время говорил, в отличие от своих родных, пользующихся речью очень редко и кратко, потому мог предаваться беседам с самим собой с утра до вечера. С самим с собой, ибо иных собеседников у меня не имелось. Ведь, в самом деле, нельзя считать собеседником того, кто тебя не понимает или как было в моих путешествиях, не слышит и даже не видит. Так как на самом деле впадая в тот болезненный припадок и лишаясь чувств, мое сознание покидало тело и отправлялось в то самое путешествие.
