Александр Григорьевич Браницкий пребывал в состоянии беспокойного сна. Полуденное солнце ласкало его белоснежное тело, утопавшее в массе подушек и одеял из черного шелка. Лихорадочный вихрь блуждающего сознания являл ему короткие сценки, пережитые за минувшие сутки.
День рождения парень отметил с размахом. Элитный ресторан закрыли от посторонних, предоставив подросткам полную свободу действий. Шампанское лилось рекой, постепенно уступив место более крепкому алкоголю. Столы ломились от экзотических яств, среди которых затесалась фуа-гра. Увидев ненавистное с детства блюдо, уже нетрезвый Саша прямо рукой схватил малоаппетитный кусок и швырнул его в стену. Мягкая субстанция противно размазалась по зеркалу, вызвав одобрительный хохот у собравшихся гостей.
Тогда лучший друг Влад Кошелев последовал его примеру и начал метко пуляться креветками, которые забавно отскакивали от твердой поверхности, разбрызгивая горячий сок. Красноватая жидкость попадала на платья и лица хихикавших девочек, которые начали визжать и разбегаться в стороны. Убегая, они спотыкались на высоких каблуках и прикрывались маленькими сумочками. Парни же задорно улюлюкали, присоединившись к Браницкому и Кошелеву.
Вскоре практически все горячие и холодные закуски оказались где угодно, но никак не на столах. Рубашка Саши утратила свой белый цвет, напоминая теперь холст не особо талантливого импрессиониста, все лицо его было перепачкано томатным соусом. Влад же был весь усыпан салатом, но это отнюдь не портило его настроения, он подмигнул Саше и похлопал его по плечу:
– Разогрев отличный, теперь можно и главного гостя встречать.
Саша наморщил заляпанный лоб и сплюнул на пол:
– Кого еще ждем? – он схватил бокал с ближайшего подноса и сделал глубокий глоток.
Владик похабно расхохотался, в его маленьких бегающих глазках отражалось предвкушение:
– Ну как же, того, кто раскачает этот свинарник, – он приобнял Сашу за плечо, увлекая к пустующей сцене. – Для кента ничего не жалко! Автограф вне очереди!
Свет в зале ненадолго погас, а затем вспыхнул снова, явив фигуру небезызвестного рэпера. Толпа взорвалась единым восторженным воплем. Правда, женский сучий визг звучал гораздо громче и выразительнее – воистину королевский праздник! Золотые дамы теснили простолюдинок и наступали им на ноги лакированными туфлями.
Мужчина на сцене поднял руку в приветственном жесте, вызвав вторую волну крика обезумевших подростков: «Погнали!» Зал разорвало громогласное звучание знакомой всем мелодии, толпа взревела в ответ. Шоу началось!
Его отголоски все еще отдавались в ушах Александра ритмичными битами, и световое представление так и не отпускало его одурманенное сознание. Он продолжал недовольно бурчать, ощущая как жирная помойная муха, ползет по его оголившейся нежной пятке. Он взбрыкнул ногой и дернулся, чувствуя нарастающее раздражение от омерзительного чувства, что какое-то грязное насекомое беспрепятственно проникло в его комнату. И мало того, что проникло, а еще имело наглость нарушить покой самого Александра Григорьевича Браницкого. Дрянь-то какая!
Перестав ворочаться, он вытянул левую руку и начал обшаривать прикроватную тумбу. Его тонкие белые пальцы ловко ухватились за край холодного стакана, который был наполнен лимонным напитком. Кубики льда еще не растаяли, значит, его принесли совсем недавно.
Он погладил прохладную поверхность стекла, цепляясь ногтями за гравированные выпуклости, осознавая, что уже проснулся, и встреча с реальностью неизбежна. Кряхтя, юноша вынырнул из-под одеяла, и сразу зажмурился. Невозможно яркий дневной свет немилосердно пробивался из расщелины между шторами и резал по чувствительным с похмелья глазам Александра. Сморщившись, словно щенок шарпея, он сделал попытку принять вертикальное положение, что, впрочем, ему удалось с первого раза. Приподняв корпус, Саша уселся на кровати, низко опустив голову и чувствуя, как перед глазами расплываются темные круги, а мозговая субстанция перетекает куда-то вниз.
«Отврат», – тоскливо подумал он и тупо уставился перед собой, разглядывая причудливую лепнину на стене, изображавшую какую-то футуристическую муть: «Искусство и есть отврат, – прохрипел он уже вслух, – срал я на ваше искусство».
Снова ухватив стакан, он блаженно прижал его к виску и замычал что-то. Сделал жадный глоток и снова сморщился от ощущения едкой кислоты во рту – сегодня не подсластили.
Такое пренебрежение к чувствам вчерашнего именинника привело его в раздражение и вызвало горячее ощущение злой обиды. Все его естество воспротивилось такому повороту событий, комок ярости сжался где-то в области горла и был готов вот-вот разорваться. Саша и думать забыл о головной боли и бесполезном искусстве, сейчас он точно знал, что должен сделать.
Он расположился среди бесчисленных подушек и попытался придать своему опухшему лицу максимально скучающе-деловой вид. Этому приему он научился у Влада, когда тот притащил баночку с живыми опарышами в китайский ресторан и накидал их себе в еду. Затем он спокойно подозвал официанта и с видом интеллигента спросил у того, почему они так плохо прожарены.
Ох, как долго они потом смеялись, вспоминая лицо бедолаги азиата, которое из желтого стало оранжевым, затем как-то посинело, а уж потом позеленело. А глаза халдей вытаращил так, как для его расовой принадлежности вообще анатомически невозможно. В общем, тогда-то Саша и понял, что главный залог успешного образа – это мимическая скупость, так, по крайней мере, сказал ему умный Владик. В данный момент Саша решил, что пришло время для нового сеанса актерской игры.
Он прочистил горло, чтобы своим сиплым с похмелья голосом не опозорить самого себя. Несколько секунд молчал и вдруг, ни с того ни с сего, заорал так, что несчастные голуби, дремавшие на перилах балкона, испуганно вспорхнули и улетели от греха подальше.
– ЗИНА-А-А-А! ЗИНА-А-А! ЗИНАИДА-А-А!
Прокричав еще несколько раз имя презираемой экономки, он замолчал и принялся ждать, мысленно отсчитывая секунды до того момента, когда появится женщина. Когда в его уме он досчитал приблизительно до 36, в коридоре послышался торопливый топот кривоватых мясистых ножек.
Затем в дверь осторожно постучали, и Саша снова крикнул: «Входите!»
Резные двери распахнулись, впуская невысокую женщину неопределенного возраста; кто-то с уверенностью говорил, что ей явно за сорок, а другой видел в ней еще молодую девушку лет так двадцати семи. Она резво прошмыгнула в комнату и замерла, словно суслик, испуганно глядя на молодого хозяина.
