Очнулся он от сильнейшей головной боли, которая, казалось, раскалывает его череп надвое. Попробовал пошевелиться занемевшими конечностями в условиях темноты и тряски, но не тут-то было. Ноги и руки были крепко связаны, во рту плотно торчал кляп. Калейдоскоп обрывочных воспоминаний долго не мог сложиться в цельную картину событий, произошедших с ним накануне. Наконец, в условиях банальной простоты осмысленного, гудевшая башка все расставила на свои места.
Накануне, в ночном клубе, к нему подвалил какой-то хмырь и предложил выпить и закусить, как ни странно, в нынешних условиях суровой жизни, за его счет. Борис не был поклонником ночных клубов с вечно дергающимися прихожанами, принявшими дозы дури под африканскую музыку. Всю свою сознательную жизнь он придерживался здорового образа жизни, занимаясь спортом. Очередная ссора с вечно недовольной женой, ежедневно пилящей его за низкий заработок и постоянно угрожающей уйти к очередному любовнику, окончательно вывела Бориса из обычного душевного равновесия.
Таким образом, узнаваемый в определенных спортивных кругах, Борис Левин оказался в ночном клубе, пытаясь принять на грудь как можно больше горячительного, в соответствии со своими, весьма скромными финансовыми возможностями.
Оказавшись нос к носу с незнакомцем, расслабленный и подобревший от алкоголя Левин, охотно клюнул на дармовую выпивку, щедро поставляемую новым приятелем, за что, как он поздновато понял, жестоко поплатился.
Судя по поведению тачки, которая везла в своем багажнике узника, ей пришлось сделать две остановки. Притормозив на контрольно – пропускном пункте, похитители коротко побазарили с охраной и плавно въехали на охраняемую территорию к конечной стоянке.
Борис был ослеплен ярким светом когда, как мешок картошки, его выбросили дюжие гангстеры из багажника на свет божий. Впрочем, этот свет к Всевышнему не имел никакого отношения, поскольку был искусственный и создан недостойными биологическими изделиями высшего разума.
Узник, лежащий на гладком полу, окруженный тремя отчаянно спорящими качками, огляделся и был поражен в той степени, на которую был способен в нынешнем положении.
Перспектива роскошного зала, далекий потолок которого поддерживали колонны в виде огромных золотых статуй атлантов, уходила куда – то в неведомую даль. Обилие бассейнов с роскошной тропической растительностью и хищных зверей, бродящих в просторных вольерах, создавало впечатление некой абстрактной пасторальности пейзажа. Неподалеку от стоянки автотранспорта, где узнику пришлось совершить жесткую посадку, расположился, как понял Борис, круглый стадион, желтое поле которого было обнесено очень высокой оградой из прозрачного пластика. В основании стадиона можно было различить громадные ворота, которые были наглухо закрыты.
– Похоже на древнеримский Колизей, – успел подумать пленник. Его ноги, стянутые прочным скотчем, уже освобождал один из похитителей, сидящий на корточках с охотничьим ножом в руке. По всей видимости, похитителям неохота было его куда-то тащить и они решили расстреножить добычу, чтобы топала на своих двоих.
Почувствовав живительный прилив крови к онемевшим конечностям, Борис мягко, по – кошачьи, вскочил на ноги и, поскольку руки были крепко связаны, нанес серию сильнейших ударов ногами, нацеленными в область паха и головы каждого похитителя.
Расправившись с конвоем, он бросился бежать. Последнее, что увидел Борис, почувствовав резкую боль в области лопатки и обернувшись – невесть откуда – то взявшаяся фигура арбалетчика в маске, облаченного в темное трико на фоне трех корчащихся фигур похитителей, которых пленник уложил без особого труда. Меркнущим разумом он понял, что его поразила не пуля или стрела, а дротик с капсулой лошадиной дозы снотворного.
Сознание к нему вернулось в виде нестерпимой, всепоглощающей волны боли в спине. Связанный по рукам и ногам, он висел на двух острых крючьях под потолком небольшого мрачного помещения.
– Кажется очухался. Опустите ниже, чтобы его голова была напротив моей, – услышал пленник приказ, отданный строгим баритоном.
Владелец голоса выделялся из окружающей его разношерстной группы сопровождения своим богатырским видом, важной осанкой и строгим серым костюмом. Незнакомец поднес к расширенным зрачкам Бориса большую фотографию его дочурки и строго спросил:
– Будем сотрудничать или как? Свою дочурку тебе надо пожалеть, ибо твое непокорство может привести к большой бяке в ее отношении. Так будем сотрудничать? – нетерпеливо прорычал здоровяк, схватив истязуемого за подбородок. В ответ он едва услышал невнятное: – Буду! – и заорал благим матом, оттопырив ухо и требуя, чтобы пленник выразился яснее. Услышав четкое повторение требуемого слова, гигант успокоился и обратился к окружающей свите волевым тоном:
– Левина с крючьев снять, прислать эскулапа, чтобы быстро заштопал товар! Конвою, который позволил себя завалить связанному бойцу, отрезать языки, чтобы не сболтнули лишнего, разместить в камерах и использовать на арене в качестве расходного материала!
Люди в черном трико и масках осторожно сняли тело Бориса с острых крючьев и положили на пол. Вследствие этой очередной экзекуции, пленник, в очередной раз, потерял сознание.
Боль постепенно стала покидать измученное тело, и он пришел в себя. Подле Бориса сидел седой человек средних лет в белом халате и колдовал у переносной аптечки.
– Доктор, где я? Что со мной? – задал наболевшие вопросы Левин, обращаясь к эскулапу. Тот взглянул на пациента из под очков и промычал, показывая на рот. Стало понятно, что доктор, лишившийся языка, нем как рыба и толку его расспрашивать нет никакого. Спина ныла, но терпимо. Вероятно, доктор уже наложил нужные швы.
Пока медик заправлял шприц, Борис обвел глазами свою камеру. Помещение было грамотно оборудовано набором спортивных снарядов: турника, брусьев, шведской стенки, велодорожки. С потолка, на цепях, свисала большая груша и бревно, обтянутые кожей, по соседству с окровавленными крючьями для истязаний. Унитаз и маленькая душевая кабина свидетельствовали о заботе хозяев в отношении личной гигиены узников. Постель, на которой лежал пленник, состояла из параллонового матраца, обтянутого серой дерюгой, подушки в том – же исполнении и байкового солдатского одеяла. Какая либо мебель в помещении отсутствовала. Одинокий узкий шкафчик в углу, видимо, служил для одежды.
Последовал укол, и обнаженное, измученное тело узника запросило немедленного сна.
Когда Левин проснулся, боль почти ушла, а его изголодавшийся организм требовал еды. Миска с какой-то кашей, большим жареным куском мяса и ломтем черного, заветренного хлеба уже стояла на полке у смотрового отверстия в металлической двери камеры. Поглощая давно остывшую еду пластмассовой ложкой, пленник невесело размышлял:
