1. Часть 1
Таково веление небес.
Мать бросила нас с отцом, когда мне было три. Отец постоянно изменял ей, и брак «по залету» держался ровно столько, сколько могла терпеть мать. Я ее ни в чем не обвиняла. У нее новая, а главное нормальная семья, и каждый месяц мне на карточку приходят от нее деньги. Ее новый муж против нашего общения, и мы даже не созваниваемся. Даже по праздникам. Даже в дни рождения.
Кажется мать верила, что отец выполнит все свои родительские обязательства и оплатит мне университет. Как бы не так. Держа в руках предсмертную записку повесившегося отца, в которой он пишет, как сожалеет, что испортил мне жизнь, я не чувствовала ровным счетом ничего.
Уже много лет, почти всю мою сознательную жизнь, мы живем в квартире-комнате, где уединиться можно было разве что в туалете. Даже ванны не было. Мыться приходилось в общественной бане раз в неделю.
Нет, он не пил. Он играл. Всю свою сознательную жизнь мне приходилось сталкиваться с коллекторами-бандитами, которым отец задолжал в очередной раз. Как только долг был погашен, кольцо «азарт-заем-вменяемость-погашение» замыкалось, и все начиналось сначала. И так каждый раз.
До сегодняшнего дня. Сегодня отца не стало. В том месяце меня сильно избили, и мы продали все вещи, что у нас были, включая унаследованную от бабушки и дедушки квартиру. За исключением одной.
Моя флейта из черного нефрита, доставшаяся по наследству и хранимая в семье отца как реликвия. Невероятно дорогая.
В предсмертной записке он написал, что обнаружил себя на пороге ломбарда с флейтой в руках, и осознал, что это была последняя капля. Он пал настолько низко, что встать уже не сможет никогда. И вместо того, чтобы пойти к психиатру, он решил уйти навсегда.
Футляр из черного дерева лежал рядом с мойкой небольшого кухонного уголка, где я его совершенно точно заметила бы. Драгоценная нефритовая флейта была в нем. Не продал за бесценок. Пересилил свою болезнь. Смог же.
Сердце кольнуло, и я закрыла футляр, погладив по лаковой поверхности. Головой я понимала, что нужно постучаться к хозяйке, живущей этажом выше, чтобы позвонила в полицию… найти ночлег, потому что после такого неприятного «сюрприза» продлять со мной аренду старуха не будет, а срок оплаты как раз завтра…
Но я не делала ничего. Я сидела на истрепавшейся подушке и смотрела в окно. За моей спиной был отец – тяжелый и тем не менее худой мужчина. Все же надо было позвонить в полицию, чтобы его сняли. Наши телефоны мы тоже продали, чтобы было на что рис купить, пока мне не выдадут зарплату. Отца-игромана уже давно никуда даже грузчиком не брали. Боялись воровства.
Я устала. И теперь все кончилось. На моих коленях лежал футляр с флейтой, который я нежно поглаживала, не отдавая себе в этом отчета. Мне нужно было так много сделать, организовать похороны, но… где взять деньги на приличествующие традициям ритуалы?
Флейта коснулась моих губ и тягуче-несчастно запела. Музыкальную школу отец оплачивал с выигранных денег еще тогда, когда начинал играть… когда выигрывал. Я не знала. Я была счастлива, что отец так заботится обо мне. И мое счастье усугубляло его болезнь.
Какое-то время я ненавидела себя за это, а теперь это все не имело никакого значения. Долги погашены. У меня на карточке месячная зарплата и мамина передачка, уменьшающаяся с каждым месяцем, потому что я «уже взрослая».
Панический крик ужаса вырвал меня из забвения. Я дернулась, и футляр упал с моих колен. Кричала квартирная хозяйка, увидевшая отца также, как и я час или два назад. Я забыла закрыть дверь. И пусть. Кто-то должен был сделать то, на что у меня не было ни физических, ни эмоциональных сил.
Голова никак не хотела включаться, и осознала, что не могу понять, что она кричала. Я не различала слов. Старуха выбежала из квартиры, оставив дверь открытой нараспашку, и меня затрясло. За моей спиной висел отец, а до меня только сейчас начало доходить, что произошло. Шок сделал из меня амебу.
Футляр разбился. Осторожно положив рядом флейту, я взяла в руки деревянные стенки, надеясь их позднее склеить и обнаружила красную подвеску с кисточкой, спрятанную под подушечкой. Она идеально подойдет для украшения флейты.
Отложив обломки, я взяла флейту и прикоснулась к плетеной подвеске…
***
Яркий солнечный свет ударил мне в глаза. Домой я пришла поздно, уже стемнело, и видимо потеряла сознание от переполнивших меня эмоций, пробудившихся от крика квартирной хозяйки. Она пришла накануне, значит хотела напомнить про оплату.
Что-то твердое уперлось мне в бедро. С закрытыми глазами я вытащила из-за пояса свою флейту, мысленно дав себе оплеуху. Засунуть флейту за пояс? Я вообще в своем уме? А если бы с ней что-то случилось?!
Я пыталась спрятаться от ярких солнечных лучей, но они словно светили со всех сторон, а не из одного-единственного окна. И пол был жестким и неровным настолько, что казалось, будто я уснула на груде камней.
Пришлось открыть глаза. Лучше бы не открывала! Я действительно спала на груде камней! На улице! И, судя по всему, на горячих источниках! Как я вообще здесь оказалась?!
Хорошо, что я не произнесла ни звука. За скрывающей меня насыпью камней я увидела купальню и двух молодых обнаженных мужчин. Это мужская купальня! И, судя по всему, купальня принадлежала богатой гостинице, потому как природный экстерьер я узнать не могла.
Позорище! Если меня поймают, то решат, что я подглядывала за ними! Меня в любом случае поймают, если увидят на записи камер наблюдения. Как я вообще оказалась здесь? Я напилась? А ведь я не помню даже приезда полиции!
Я только и думала о том, что побыстрее бы мужчины ушли, и я вернулась бы домой незамеченной. Если меня не поймают, то и причин просматривать записи камер видеонаблюдения не будет.
Одним глазком поглядывая в купальню, мониторя передвижения мужчин, я увидела, как на спине одного из них был пересекающий наискосок дымящийся, словно кровоточащий, шрам. Черно-фиолетовый дым с золотыми искорками, словно присыпанный глиттером, был словно спецэффект или фокус. Но не на голой же спине!
Кажется, у меня поехала крыша. «Мэйлин, ты точно не в себе!» – сказала я самой себе, прячась за каменной насыпью. Впереди меня еще были заросли высокой травы, где я могла бы спрятаться если что. Ландшафтный дизайнер постарался на славу.
«Они снимают сериал!» – осенило меня. Два красавчика с длинными волосами – точно в исторической дораме – в купальне. Тогда дымящаяся спина может быть всего лишь работой гримерщика и постановщика трюков.
Я рискнула посмотреть еще раз на мужчин и обомлела. Они снимаются в дораме случаем не в жанре «любовь мальчиков»? Разве пропаганда не запрещена лет десять назад? Тогда зачем второй гладит «раненого» по шраму так… интимно? Мне точно стоит свалить отсюда как можно скорее, пока не застукали!
