Похолодевшие дни, как напоминание о предстоящей зиме, не имели значения для меня, из-за суеты приготовлений в поместье, к отправке товара на продажу в столице, во время празднования осеннего сбора урожая.
От распорядителя поместья, услышал множество замечательных рассказов о столице и празднике сбора урожая, что я как заворожённый, готов был слушать снова и снова рассказы. В поместье, не многие имели права входить во внутренний двор, в котором находился дом хозяина поместья, поэтому у меня был строго ограниченный круг общения. Из которого, только распорядитель поместья бывал в столице, и во многих местах о которых мне рассказывал, остальные жители и не знают ни чего кроме Эдо и поместья. Вот расспросы отца о столице во время праздника сбора урожая, меня смутили, так как отец просто ответил, что это хорошее время для поиска учителей. Так как я хотел получить разрешение отца на поездку в столицу вместе с товаром на продажу и распорядителем поместья, а из его ответа, не понятно согласен ли он будет или нет. Поэтому с вопросами о празднике сбора урожая я обратился к матери, на что мама ответила: что она любит праздники цветения деревьев, символизирующие пробуждение природы от зимы, а праздник сбора урожая напоминание о предстоящей зиме, что навевает печаль. Оставшись с такими ответами, я жил надеждами на поездку в столицу, так как отрицательного ответа я не получил на свои вопросы, хоть и положительного тоже. Но все же, мои надежды разрушились через неделю, ночью меня разбудила мама и привела в комнату приемов, где уже находился отец и монах. Я поклонился при входе и отец знаком, позвал меня сесть рядом. Мама села поодаль возле входа, но так что ей будет слышно все, что будет сказано
Сев возле отца, я увидел лицо монаха, чуть моложе выглядевшего, чем мой отец, но по лицу монаха читалось сдерживаемое чувство тревоги и печали одновременно. На лице отца нельзя прочитать ничего, я сидел так не долго, рассматривая лица, пытаясь прочитать эмоции и понять причину того что меня разбудили ночью, и впервые я вижу монаха так рядом. Тишину нарушил отец, сказав: что теперь я должен слушаться и почитать монаха как своего отца, и быть сильным. Мне нужно сменить одежду, и передает мне, сложенную одежду. Знаком он дает мне понять, что переодеться мне нужно сейчас. После оба оценивающе посмотрели на меня, смутившись пристальных взглядов, я посмотрел на маму, которая сидела с опущенной головой. Потом отец продолжил говорить: что позже я пойму все сам, и монах будет помогать мне во всем, но сейчас не так много времени, и мне пора уходить вместе с монахом. Тревожное чувство нахлынуло на меня, но причины тревоги я так и не понял. Посмотрев на отца, у которого сейчас на лице, так же, не прочитать ни чего, я поклонился ему, то же самое проделал монах, и отец ответил нам поклоном, означавшее завершение совещания, разрешавшее нам вставать. Мы с монахом встали, и направились к выходу, где так же, мама сидела с опущенной головой, было желание подойти к ней и обнять, но пришлось сдержанно идти к выходу. Выйдя за порог комнаты, я почувствовал взгляд матери, но нельзя оборачиваться если уходишь. Выйдя во двор, мы направились к воротам внутреннего двора, а после уже покидали внешние ворота поместья, чего в своей жизни я не делал. В этот момент я заметил, что не так темно как мне казалось, и предрассветное время быстро сменялось от темноватых силуэтов окружающего пространства не осталось и следа, наоборот, начинались проявляться, краски и на небе уже слабо видны звезды. Пройдя с монахом длительное время, спускаясь с каменистых холмов, где находилось поместье, мы подошли к рисовому полю, где монах остановился, посмотрел вокруг и сказал: что сейчас, что бы ни происходило, мне придётся молчать и отвечать только жестами, а когда можно будет разговаривать, то он сам скажет. И спросил, понял ли я? На что я ответил кивком головы. Посмотрев на меня, он спросил, могу ли идти дальше, я так же ответил кивком. Удостоверившись в том, что я понял, он добавил: если я устану, то должен буду дать знать, и он понесет меня дальше на спине, так как, нам нужно будет идти весь день. И мы продолжили идти, по пути мы проходили мимо множества пустующих рисовых полей, означавших, что урожай уже собран, иногда проходили мимо садов с уже желтеющими местами листьями, но, все же, еще зелеными. Так в полном молчании мы шлю всю дорогу, до деревни, и пройдя до конца деревню, по широкой улице, мы дошли до ворот, зайдя в которые мы направились к дому, минуя дворик. Войдя в дом, монах нашел масляную лампу и на улице принялся разводить огонь, и потом горящей веткой он зажег лампы, которые нашел, их было всего три, оставив, меня с одной лампой и небольшим костром, он вошел в дом, позже вышел и позвал меня. Войдя в дом, я увидел две комнаты, одна большая, другая поменьше, между ними коридор, и в конце коридора еще дверь, выходящая на задний двор. Но то, что я заметил на каждой стене, так это бумажные обереги с рисунками и красивой каллиграфией. В комнате поменьше были приготовлены постели, но он позвал меня в большую комнату, где мы сели кушать, из еды был вареный рис, дайкон и вода. Поев, мы легли спать.
Сон был беспокойным, но не помнил, что именно снилось, просто ощущение беспокойства не давало заснуть, часто пробуждаясь ночью, под утро я услышал монотонный звук молитвы доносящейся, откуда то не далеко, который меня быстро убаюкал и я провалился в сон. Который как мне показалось, тут же прервался, шумом голосов во дворе, и последующим входом в комнату солдат, самураев сёгуна, начавших осмотр комнат дома, по завершению осмотра, меня выволокли во двор. Где уже было много самураев возле ворот и вокруг двора, в центре двора на коленях сидел монах с опущенной к земле головой, позади него еще два монаха, так же, с опущенными к земле головами, слева, от них лежали два зарубленных тела монахов, а справа еще две мико. Меня силой дотащили до монаха в центре, и швырнули к монаху. Свалившись с ног, я сел на колени возле монаха и склонил голову к земле. Мы просидели так не долго, в ворота вошли несколько людей, один из которых приблизился к нам, и позвал старшего группы самураев к себе, как старший самурай подошел к человеку, он поклонился с уважением и попросил разрешения говорить. Человек ответил поклоном на поклон, как того требуют приличия, но без чрезмерного старания. Так же, разрешил старшему самураю начинать говорить. Старший самурай принялся рассказывать: что устранение заговорщиков проведено успешно, потерь среди солдат не много, ввиду не многочисленности обороняющихся. К сожалению, внутренний двор в поместье вместе со строениями сгорел, потушить пожар не представлялось возможным, потому что отсутствовала вода. На внешние строения поместья, пожар не перекинулся, и они сохранились без повреждений. Как выяснили, жители поместья не имели колодца, воду доставляли в ручную из источника ниже и использовали дождевую воду. Из обгоревших тел найдено одно тело ребенка, шесть тел женщин и восемь мужских тел. По телам можно определить хозяина поместья, его жену и сына. Остальные вероятно прислуга и охрана. Из выживших жителей поместья, осталось 17 человек, они ожидают в поместье. Последние кто посещал поместье, эти двое. Указывая на нас, продолжил: вот это отец с сыном, покинули поместье вчера утром, вот документы, найденные при нём, а так же, вот документы, на остальных монахов и мико, еще вот документы на этот дом с землей, от господина из поместья, а эти оказали сопротивление – указывая на зарубленные тела. Жители деревни, видевшие в этих двоих вчера, ожидают снаружи, ни чего добавить они не могут. Склады не пострадали от пожара, так как находились во внешней части поместья, прошу прощения, но все, что находилось внутреннем поместье, сгорело. Это все, прошу прощения, и после слов склонил голову, протянул руки с документами, после передачи документов, он выпрямился и встал рядом.
