Денис Ганиман - Легенды Эоса

Повесть первая

Посвящается Любови Николаевне Быковой.

Учителю. Другу. Мудрейшему сердцу Земли.

Сегодня Тару исполнилось тринадцать. Жители деревни по такому случаю стали готовиться к церемонии Ом’шу’нагок, что на Забытом Языке означает «Обретение последней души». Тар уже получил две: первую – от матери, когда родился, а вторую – от отца, когда тот обучил сына гончарному ремеслу. Но теперь Тар должен понять, для чего он пришёл в мир. И, согласно обычаю, разобраться в этом он обязан сам, без помощи семьи или друзей.

Сельчане украсили улицы цветами и красными лентами, указывавшими путь в центр деревни, где возвышался большой Белый Камень. Говорят, он вырос прямо из земли в Стародавние Времена, словно зуб или коготь, а потом мудрые люди нашли его и сделали своим духом-хранителем. С тех самых пор вальстийцы поклоняются Белому Камню, просят у него совета и защиты от болезней и злых сил.

Утренний свет пролился в долину, отражаясь от гладкой поверхности реки Ошу, омывая деревья и крыши домов малиновой краской. Близилось летнее солнцестояние, а потому ночи были совсем короткими. Раньше Тар очень любил этот праздник и считал дни до начала Долгой Песни, но теперь все его мысли были обращены в себя, в поиски третьей души. Он почти не спал и плохо ел. Иногда Тара бил озноб: то ли от недосыпа, то ли от страха перед неизвестностью, но такое случалось с каждым юношей или девушкой накануне Ом’шу’нагок, поэтому никто не спрашивал Тара, как он себя чувствует и всё ли у него в порядке. Вот и сейчас Тар просидел на кровати до рассвета, не смыкая глаз, в попытках понять, в чём же его предназначение. Все соберутся у Белого Камня, чтобы услышать его слово. Слово не мальчика, но молодого мужчины.

– Нет, а что если я не справлюсь? – Тар обратился к пустоте, но пустота, разумеется, не ответила. – Вдруг Камень не захочет говорить или я не смогу услышать? Да кто вообще додумался доверять судьбу этому истукану? Как будто у него есть рот или хотя бы уши…

В комнату вошла Таллила. В её карих глазах читались радость и спокойная уверенность. Тёмные волосы были аккуратно заплетены в косу.

– Уже не спишь? – улыбнувшись, спросила она и села напротив.

– Я не ложился… Мам, мне страшно остаться без души. Как вы с папой нашли её? Я ведь ни разу не слышал голос Белого Камня. Каждый год на Долгую Песню посвящал ему соллы, но ничего… Ничего не получал взамен: ни снов, о которых постоянно твердит бабушка Омма, ни удачи, в которую верит папа, ни даже сладких ягод, которые мешками приносит Олаи.

– Ну тише-тише, сынок! – Таллила погладила Тара по голове. – Ты пошёл в отца. Я-то сразу знала, что буду ткачихой, а вот Вэлло до церемонии не мог решиться: то он рыбак, то пахарь, то охотник. Но потом что-то случилось там, на зелёном холме, и без тени сомнений Вэлло заявил, что станет лучшим гончаром Валь’Стэ. Как видишь, со временем так оно и получилось.

– Мне бы так… – печально пробубнил Тар.

– А ты поверь в себя, как мы с папой в тебя верим. И Олаи тоже. Она уже неделю тайком бегает в ореховую рощицу у реки и собирает для тебя макадду, чтобы поздравить с третьей душой. А ты сам знаешь, как это сложно.

– Знаю, это же я её научил. Помню, руки сначала у обоих были в царапинах. Олаи застрянет в шипах, а мне потом доставай. Но у неё талант. Олаи теперь не только орехи собирать умеет. Мне иногда кажется, что она каждую травинку понимает и нужный корешок чувствует сквозь землю. Лучше неё в этом смыслит только Омма.

– Да, пожалуй, тут и слепому видно – настоящая травница растёт. Но разве открыла бы Олаи свой дар без помощи старшего брата? – Таллила помолчала немного, а после добавила: – Я думаю, что у Хранителя на тебя особые планы. Может, твоя душа придёт не из этой долины или спустится к нам с неба, а может, поднимется со дна Ошу?

– Ладно тебе, мам, так только в сказках бывает, – ответил Тар, заметно повеселев.

В животе у него заурчало. Таллила хитро улыбнулась.

– В сказках, значит… Я смотрю, кто-то проголодался не хуже Энрира, что поклялся однажды проглотить солнце и луну, и звёзды. Надо бы нам этого волка задобрить. Приготовлю ему корруковой каши, а ты пока сходи к отцу. Он в пристройке, сказал, что хочет успеть с работой до церемонии, но будет рад, если ты к нему заглянешь.

Таллила ушла, а Тар ещё некоторое время сидел в комнате. Ему вспомнилось детство, зим шесть или семь назад.

Вся семья собралась в большой зале, у очага. Олаи, ещё крошечная и завёрнутая в пелёнки, сопела на руках у матери. Вэлло сидел рядом с Таром, большой, как медведь, бородатый. Ручищи его были перепачканы в глине. Омма, устроившись в единственном кресле, тихонько напевала Сказанья Кальварры. Поленья мерно трещали в огне, шипели и плевались искрами, а Тар смотрел в пламя и в деталях представлял всё, о чём пела бабушка. В тот вечер он впервые услышал историю про Энрира. И она так впечатлила Тара, что он ещё неделю потом бегал по деревне, воображая себя могучим зубастым волком. Выл на луну, гонялся за овцами и дразнил соседских собак. С тех пор Таллила в шутку звала сына волчонком, и прозвище это незримыми корнями проросло в его первой душе. Но теперь оно казалось ему глупым, мешалось и отвлекало, как назойливый ребёнок.

Скинув дрёму воспоминаний, Тар поднялся с кровати и направился к отцу. В мастерской, как всегда, царил хаос: на столе валялись разносортные заготовки, косы, резцы и бочкарки. На полу повсюду стояли сырые вазы, толстопузые кувшины и прочая домашняя утварь, которую ещё предстояло довести до ума. Вэлло вращал ногами маховик, а руками искусно управлялся с очередным куском глины. Гончар был так поглощён делом, что не обратил внимания на скрипнувшую дверь. Тар не стал мешать и что-либо говорить. Он молча прошёл к дальней стене и открыл оконные ставни, про которые всегда забывал Вэлло. Стало светлее. Гончар наконец поднял лохматую голову и расправил согбенные плечи.

– А, Тари! Доброе утро, сын! Подай-ка мне кувшин с водой, а то жажда глотку душит

Тар выполнил просьбу и, пока Вэлло громкими глотками осушал кувшин, спросил, указав пальцем на круг:

– Мне это снится или я правда вижу золотую глину из Хазибы? Откуда у нас такое сокровище?

Вэлло поставил вазу на земляной пол, вытер рукавом усы и расплылся в довольной улыбке:

– Всё Хакка! Этот старый пройдоха. Вчера прибыл в деревню. Привёз шелка, бусы и прочую ерунду. Поставил шатёр у реки. Ух и народищу столпилось! Девкам платья хазибские продавал, пять сребревиков за штуку, а они и рады. Ну я, как про Хазибу услыхал, сразу к нему. Рылся в сундуках часа два, пока не нашёл свёрток размером с бычью голову, тяжеленный такой. Хакка тут как тут. Ну, мы с ним и сторговались. Он мне брусок золотой глины, а я ему десять сребревиков и десять амфор на эллирийский манер.