В Танурге всегда тепло. Это здесь, в Гаэрте, скоро пойдут дожди. А затем и снег. Холодно. Но в Танургу ты больше не попадешь. Далеко до Танурги. Так что придется умирать здесь. В холоде и сырости. А потом и просто в снегу. Говорят, замерзать не больно. Говорят, даже приятно. Ты не хочешь замерзать, даже если это приятно. Ты хочешь уснуть под ярким солнышком, среди зелени и поющих птиц. Уснуть и не проснуться.
Хорошо бы умереть до первых холодов…
Чья-то рука хватает за плечо.
Чей-то вскрик, протяжный, разочарованный, слегка похожий на птичий. Странный… Это кричит человек? Или все-таки птица? Впрочем, какая тебе разница? Ты давно уже никого не боишься. И тебе нет дела ни до людей, ни до птиц. Хотя, если они забавны… если они могут хоть на миг скрасить твое одиночество, что порой наваливается могильной плитой, если им не противен твой вид, если они не считают для себя унижением наклониться к нищему старику…
– Проклятье, мне нужен был мальчишка! – восклицает потревоживший тебя человек.
– Ну, по крайней мере тебе попалась не девчонка, можешь быть в этом совершенно уверен! – Ехидный смех старого нищего сотряс его худое, изможденное, едва прикрытое тряпьем тело.
Два старика смотрели друг на друга. Одному из них было все равно. Он знал, что ему уже недолго осталось. Лицо другого исказилось отчаяньем.
– Но как же так… мне показалось… – Незнакомец, чей голос порой странно отдавал чем-то птичьим, диковинный незнакомец, жалко дрожа, кренился куда-то в сторону, словно норовил промахнуться мимо этого мира или вывалиться наружу. – Мне показалось, что… – Он не закончил фразу, словно всему миру и без того должно было быть ясно, что именно ему показалось.
Впрочем, старый нищий понял его без труда. Было бы чего понимать-то.
– Это душа у меня молодая, – подмигнул нищий, – а тело… старьевщик и тот брать отказался. Ничего из тебя путного, говорит, не выйдет. Тебя, говорит, даже смерти не продашь, потому как она в курсе, что очень скоро задарма заполучит… А тебе чего было нужно?
– Мне от мальчишки было нужно… – пробормотал второй старик, озираясь по сторонам. – Ты здесь ни одного поблизости не видел?
– Ночь же давно, – фыркнул старый нищий. – Даже бродяжки разбрелись кто куда. Разве что воришка какой найдется. Но его еще и поймать надо. Вряд ли ты с этим… – Он повнимательней оглядел странного незнакомца и удивленно охнул: – Боги и демоны! Кто это тебя так?
Свежие следы пыток, как с применением магии, так и без оной… лицо, шея, кисти рук… под одеждой, верно, то же самое будет…
– Добрые люди, – пробурчал незнакомец, продолжая взглядом обшаривать окрестности. – Пусто, – горестно пробормотал он наконец. – Никого моложе тебя поблизости нет, а я не знаю, хватит ли у меня сил…
– Так посиди, отдохни, – радушно предложил нищий. – Здесь, на земле, довольно просторно, знаешь ли, мне даже подвигаться не придется… присаживайся!
Незнакомец внимательнее вгляделся в нищего.
– Я и правда не знаю, но… придется попробовать.
– Что тебе придется попробовать?
– Я должен успеть умереть.
– Успеть умереть? – удивился нищий. – А ты торопишься?
– Если они еще раз до меня доберутся… – неразборчиво пробормотал незнакомец.
– Да кто они? – спросил нищий. Не то чтобы ему было так уж интересно, но… надо же о чем-то спросить? Для поддержания разговора.
– Ваши маги, – пояснил незнакомец.
– Наши? – переспросил нищий. То, как незнакомец это сказал…
– Неважно, – ответил незнакомец, что-то доставая из кармана. – Я должен попытаться. Другого выхода нет.
– Эй, ты чего это? – насторожился нищий, отодвигаясь от незнакомца.
– Ничего, – коротко выдохнул тот, замахиваясь кулаком, в котором что-то было. – Прости. Так вышло…
«Вот и скрасил одиночество, старый дурак!» – мелькнуло у нищего.
Он попытался вскочить, но было поздно.
Что-то маленькое, мерцающее красноватым светом вылетело из ладони незнакомца и ударило нищего в грудь.
Он вздрогнул и начал падать, заваливаясь навзничь.
Мелькнуло удивленное лицо какого-то мальчишки. Странно знакомое и в то же время незнакомое вовсе.
– Шалмажин, дай мне крошку удачи! – услышал он пронзительный, какой-то не вполне человеческий то ли крик, то ли плач… и наступила тьма. Тьма, в которой ничего не было.
* * *
Солнышко. Сейчас он откроет глаза, вскочит и с радостным криком выбежит во двор. Папа с мамой уже наверняка встали. Как-то так получается, что они всегда просыпаются раньше. Сколько он ни старался, но встать раньше папы с мамой никак не выходит… а ведь если бы он успел… он бы тогда – ух!
– Получилось! – услышал он странный, рвущий душу голос рядом с собой.
И очень удивился. Рядом с ним просто не могло оказаться никого с таким голосом. Он никого такого не знает. Так кто же это? Открыть глаза сразу или попробовать угадать? Лучше сначала попробовать угадать. Так интереснее.
– Я тебя еще не вижу, – начал он, – но…
– Главное, что я тебя вижу, – последовал ответ. – Признаться, я и не надеялся…
– Ты глупый, – огорчился он. – Ну давай сначала поиграем? Я, не открывая глаз, постараюсь угадать, кто ты, а ты будешь…
– Все равно не угадаешь, – промолвил голос. – Твои воспоминания сейчас прокручиваются где-то с пятилетнего возраста, так что ты…
Его разобрал смех. Этот дядька, мало того что он взрослый, так он еще и совсем глупый. Взрослые часто ничего не понимают, но не до такой же степени! Надо будет маму с папой предупредить, а то ведь они не знают, что он такой глупый, могут решить, что умный, а он еще натворит чего, если за ним не присматривать!
– А с какого возраста у меня могут быть воспоминания, если мне и есть пять лет?! – со смехом вопросил он и все-таки открыл глаза.
На него глядел сморщенный изможденный старик, весь покрытый гноящимися язвами и кровоточащими ранами.
– Ой! – испуганно выдохнул он, стараясь отодвинуться.
– Ты меня не помнишь? – спросил страшный старик, жадно глядя ему в глаза.
– Нет! – еще более испуганно ответил он, думая, что лицо старика, никогда ранее не виденного старика, все-таки кажется ему смутно знакомым. Чем дальше, тем больше знакомым… но он же никогда такого не видел… правда, не видел… если бы он такого увидел, он бы сразу убежал… он и сейчас изловчится, вскочит и убежит… и позовет папу с мамой!
А потом он закричал, закричал от ужаса и отчаяния, потому что внезапно вспомнил все. Все, что с ним было. И то, что ему давно уже не пять лет. И то, что его родители уж много лет как умерли и он никогда, никогда не сможет поиграть с ними! Увидеть их. Сказать им, что он их любит. Мгновение назад они были, а теперь их уже не стало. Не стало оглушительно и навсегда. С той безжалостной несомненностью, с какою порой захлопывают перед голодным попрошайкой двери богатых домов. Ему это хорошо известно, ведь голодный попрошайка – это он и есть. А родители… это было давно. Так давно, что он почти забыл, как это было. Впрочем, и сам он вскорости последует за ними… недолго ему осталось… Все он вспомнил, все… даже этого странного старика, пристававшего к нему с более чем странными вопросами, а потом швырнувшего невесть чем, отчего он… уснул? Или…
