Лиза обвела взглядом комнату, где предстояло проводить тяжелый этот год и встретить неизвестно какой следующий. Номер после ремонта. Такой нейтральный воздух бывает только в помещениях, где его не тревожат – не дышат, не курят, не говорят. Человечьим духом не пахнет. Когда она поднималась на второй этаж деревянного коттеджа, слышался только шорох ее движения, и теперь за стенами – ни звука.
Она еще раз недоверчиво огляделась – но обстановка тоже была нейтральной. Здесь нимало не хотелось привыкнуть, обжиться, хотя бы на недолгий оплаченный срок. И безмолвный лес за окном нейтральный – черно-белый, как на гравюре, ровные монотонные стволы. И Лиза еще раз свободно вздохнула.
Но, спускаясь в холл, замерла на нижней ступеньке. В кресле кто-то сидит, лицо скрыто за развернутой газетой. Рано обрадовалась. С какой стати дому отдыха пустовать под Новый год? Неужели придется знакомиться с соседями, пусть даже в рамках отстраненной вежливости?! Раскланиваться, говорить дежурные фразы?!
Вдруг сверху что-то обрушилось – Лиза инстинктивно вжалась в перила.
– Ой, извините! Вы только приехали, да? Как хорошо, а то так тихо было! Совсем никого! Зимы все, что ли, боятся? Морозец-то, а? Еще бы снежку!
Разбитной парень с красивыми волнистыми волосами, собранными в хвост, радостно выпалил все это, воткнул в пепельницу окурок и набрал побольше воздуха, чтобы продолжить, но, воззрившись на Лизу, воздух медленно выпустил.
Джинсы на коленках рваные. И как в них по морозцу? А если еще и снежку?
Несколько дверей в другие номера и на кухоньку, где при желании можно что-нибудь приготовить. Еще одна дверь с рифленым стеклом, ведущая непонятно куда. Лиза устроилась посередине длинного пустого дивана. Оборванец с хвостом последовал за ней, все еще надеясь на приятное знакомство. Но Лиза вытащила из стопки первый попавшийся журнал, и молодой человек печально присел на корточки рядом с пепельницей, повиснув на столике и распластав по нему пышный хвост.
– Сюда, сюда! Ну вот, здесь же гораздо теплее! Вот здесь мы и устроимся! Здравствуйте! С наступающим!
Вслед за оглушительным голосом появилась и его обладательница – миниатюрная женщина лет тридцати, с веселой молодежной прической и пухлым капризным ротиком. Который никогда не закрывается, поняла помертвевшая Лиза.
– Меня зовут Алла! Какие у вас чудесные волосы! Мне нравятся длинные волосы у мужчин… А вы что читаете? О, мой муж тоже дня не может прожить без «Коммерсанта»! Знакомьтесь, мой муж – Василий Кочубей. Помните, у Пушкина: богат и славен Кочубей. А нас, представляете, пытались засунуть в настоящий холодильник! С детьми! – И перечислила детей, которых ее муж заводил и заносил в комнату вместе с вещами: – Старший Вася, ему уже шесть, и младший Мишенька – уй, моя лапочка! – а нам скоро годик!
Лиза перехватила насмешливый взгляд из-за газеты – не на кого-нибудь, а на себя. Наверное, она плохо контролирует выражение лица. На нем, должно быть, написан ужас: предстоят шум, визг, рев, хохот, беготня. Но это действительно ужас. И деваться уже некуда. А менеджер уверяла, что в «Лесной сказке» идеальная тишина, семьи с детьми селятся отдельно…
– Надеюсь, дети у вас спокойные? – раздался голос читателя газет.
Аллочка, прижав руки к груди, поклялась:
– Ужасно! Ужасно спокойные! Гарантирую, что вы сможете нормально отдыхать! Их будет не видно и не слышно.
Врет, подумала Лиза. Так не бывает.
– А я не отдыхаю, я работаю, – подал реплику читатель.
И вдруг входная дверь опять отворилась. На пороге показались две девочки: одна – лет двенадцати, другая – старшеклассница или студентка. Музыка, подружки, хи-хи, ха-ха, болтовня, беготня, телевизор не выключается, мобильники не умолкают… Проницательный читатель газет смотрел на Лизу с нескрываемой насмешкой: на тишину надеялась? А кошмарных детишек все больше!
Пылинки в потоках света и солнечные зайцы на полу скакали совсем по-летнему. Брюлловская картина «Итальянский полдень» с пышной красавицей и виноградной гроздью поддерживала иллюзию зноя. А Лиза стояла среди шезлонгов и пляжных зонтов, сваленных грудами, в белой меховой куртке и ёжилась. В большой застекленной веранде казалось холоднее, чем на улице. Наконец отыскались книжки – несколько стопок на шахматном столике. И еще несколько – под столиком.
В первой половине дня время уходило на обязательные десять тысяч шагов и бассейн. Музыка не воспринималась, как и любые звуки. А черные строки по белому полю – уже да. Когда Лиза спросила о библиотеке, девушка-менеджер подняла удивленные глаза, словно само слово слышала впервые.
– Да какая там библиотека? Просто книжки. От старого санатория остались. Берите что хотите.
И дала ключ от веранды.
Это были восхитительные растрепанные томики с ветхими обложками и совсем без обложек, с пушистыми уголками страниц. Лиза проводила пальцами по подклеенным матерчатым корешкам, переворачивала странички с чернильными пятнами и следами от кофе. Заметки карандашом на полях! Вложенная бумажка с телефонным номером и чьим-то именем! Где ты сейчас, Сергей Васильевич? Ау, жив ли? Автобусный билетик, пожелтевший газетный клочок. На крылышках со сроками возврата – столбиками дат – чьи-то отпуска в старом санатории, беззаботные советские отпуска с выплаченными отпускными и непременным возвращением на работу – в точный срок, с поправленным здоровьем…
Хлопнула входная дверь, дохнуло холодом. Лиза оглянулась – это не ветер, а девочка Таня. Посмотрела вопросительно, бочком протиснулась сквозь лабиринты шезлонгов и пристроилась под столом, возле книжек, стараясь быть как можно незаметнее. Это старание и, главное, молчание успокоили напрягшуюся Лизу.
