В девятнадцать я мечтала стать Франсуазой Саган… Если и удастся, то уже с очень большим опозданием. «Здравствуй, грусть!» актуальна каждое мгновение, даже забрызганное буйным соком веселья. Прекраснейшее чувство на земле, примешиваясь к любому проявлению, придает ему пикантности. Нужно лишь умело апеллировать чувствами и не позволять им разверзаться в тоску, когда скука сжирает изнутри, и хочется разгрести это мгновение руками, как уничтожающие тучи. Писать об этих ощущениях надо только в тиши сумрачной комнаты, искоса поглядывая на рассеивающуюся мглу заката и ощущая запах выстиранной одежды с балкона; наблюдая, как глупые жужелицы пытаются прорваться сквозь преграду оконной сетки. Это не только исповедь, но и попытка вырвать кусок жизни, прочно застолбить его на долговременной памяти бумаги. Это зарисовка, эскиз, претендующий на изысканность, скрытый монолог, тягучий, порой непонятный, многим ненужный вовсе.
Это почти дневник, разбавленный растворяющейся фантазией, чтобы скрыть свое истинное лицо, как Шекспир, за маской. Я понимаю, почему один из величайших гениев канул в лету в спокойствии инкогнито. Что может быть печальнее и страшнее, чем выставлять себя, обнаженного, напоказ, на потеху ни черта не смыслящей толпе? Это так же путано, как слова после кофе через недосып, как необходимость работать или дружить, когда усталость отключает важнейшие функции организма.
Упоительное приближение к порогу в этом мире – счастью быть наедине с собой и окутывать мир собственным сознанием. Здесь нет злости и недомолвок, неверно истолкованных жестов других, нет самих других. Они не важны и не нужны. И лишь бесподобные аккорды «Explosions in the Sky» елозят рядом и выкорчевывают мозг расплавленным потоком. И только какие-то размытые образы людей, лишенных качеств и оболочек, встают где-то на горизонте, окутываясь легковесностью зарисовок, чтобы кануть в небытие так же быстро, как пришли.
Вечный путанный сон с его теплой болью… В силах ли кто-то объяснить непостижимейшее в мире – существование? Факт того, что мы не только обитаем в этом измерении, но и имеем сознание. Тайна, которую смертным не разгадать. За вуалью, за достижимостью.
Для чего я пишу это? Иначе нельзя, иначе каждый прожитый день видится каким-то тусклым и никчемным, а совесть исподволь укоряет за бесцельность. На рождение человека вселенной положено столько сил и средств, что мы права не имеем губить проблески. Это все равно что презреть собственную иммунную систему и планомерно уничтожать ее.
Это не роман и не повесть. Это вырванный кусок плоти с трепещущей жилой существования. Какой-то марафон затертых впечатлений и чужих историй… Исповедь кратких зарисовок мелкими радостями, как в «Амели». Без морализаторства и скрытой уверенности в собственной правоте. Воздушное, земное описание, душащее и затуманенное.
Как остальные люди могут быть настолько же живыми, если не видят сейчас этого заката и не чувствуют этого дуновения в растворенное окно? Кто-нибудь до меня вообще воспринимал подобное именно с моими грезами, воспоминаниями, которые наполняют и разрывают, ускользая, дразня?.. Которые теряют свое сияние, облачаясь во что-то осязаемое. Порой чувствуешь себя первопроходцем, одиночкой в прекрасной и страшной пустыне под названием «жизнь»… И она настолько великолепна, что начинаешь задыхаться от одного только сознания, что она тебе дана. Дарована. Чем или кем, я не знаю, как и любой другой человек на планете. Но благодарю. Вот в чем великое счастье – видеть листья под ногами. Дышать воздухом, несущим в себе частицы нагретой земли. Спать, зная, что завтра проснешься и начнешь вновь.
Просто потрогать, запечатлеть жизнь, как она есть. Звуки, запахи, дробь и дрожь, сплетенные в совершенстве мироздания.
Миг – и все это улетает, рассеивается. И нужно уже спешить на автобус, по вечным делам… Вот только зачем? Что это в рамках вечности? Что значат наши жалкие потуги отгородиться от главного?
Пестрые плевки непревзойденных импрессионистов, будоражащий орган, волосы, пахнущие кокосом – это лишь способ ухватить мгновение вселенской красоты, не дать ему выпасть, раствориться, кануть или распасться на сегменты. Путь вглубь, путь туда, куда мы обязаны стремиться самим фактом своего появления. Путь понять.
«Мне 20 лет», – повторяла я себе в каком-то забытье высшей точки, пересматривая шедевр Хуциева и слушая «Сплин». Мне должно быть свежо и радостно, но «так часто слишком грустно, и только двадцать лет». А через минуту случится что-то, я выбегу отсюда и потеряю нить настроения, хрупкий рассыпчатый его песок сменится чем-то более обыденным и неинтересным, но терпимым в крошечных дозах…
Меня страшит эта перспектива. Не то что взросления… Вхождения в жизнь, как говорят, но на деле все иначе – попадая во взрослую жизнь, люди из нее уходят. Они ее теряют. У них больше нет времени заниматься тем, что только и имеет значение – любовью и философией. Познанием. Они начинают думать, что узнали достаточно. И это непоправимая ошибка. Много узнать нельзя, невозможно. Сколько ни знаешь – всегда мало. Люди пресыщены обкромсанностью жизни – и это ошибка.
Несмотря на все шероховатости роль взрослой, но еще очень молодой девушки 21 века пленительна. Подростковых проблем и комплексов уже нет, как и рабства прошлого, семья еще не заведена, а кайф от свободы и открытых дорог не перечеркнут. Я чувствую какую-то собственную значительность. Особенно на подступах к лету мечтаю об обилии браслетов на запястьях, балетках для удобства передвижения и собранных кверху волосах, чтобы таскать на себе серьги любой длины, не выуживая их из спутанных прядей полуночью, когда едва хватает сил на то, чтобы смыть с лица копоть и пудру вместе с чьими-то поцелуями. Летом можно в короткой юбке сорваться куда угодно, побежать в поля, в лес, опасаясь только подцепить клещей… Я брежу этим временем года, его освобожденностью от вечно холодеющих ног и хмурых похожих один на другой дней, когда только и остается, что тупо пялиться в комп и едва не со слезами вспоминать мятные от теплоты и свежести закаты.
Раньше я хотела жить так, чтобы про меня можно было снять какой-нибудь молодежный фильм, дышащий свободой с непременным сидением на чердаках, рисованием бросками в пустой комнате и вставкой офигенной рок-песни под идущие кадры отрыва на отдыхе. Искусство запрограммировано на воздействие и создание впечатления. Наследие человечества таково, что, изначально вырастая на осадках душ, культура стала диктовать гибким нравам свою безупречность. Кино вырывает моменты. И это действительно отчасти совершенствование себя – тренировка души и фантазии в отстраненности. Но постепенно до меня дошло, что именно так я и живу – свободно и счастливо, для кого-то именно такой и кажусь… Это в фильмах вырезают моменты, а век идет своим чередом, прекрасный и невыносимый, со скучаниями и болезнями, разочарованиями, ленью и вознесением. Все дело лишь в том, как я воспринимаю свою жизнь. И меня вовсе не трясет от того, кто обо мне что подумает. Сначала я так говорила, лукавя, но постепенно это стало правдой. Мысли ничто не мешает стать действием, захватить все пространство мозга и подчинить его себе.
