Август на редкость выдался знойным. Стояла невыносимая жара. Трава пожухла и уже не вызывала приятных ощущений, когда нога, случайно выскользнув из сандалии, касалась её, наоборот, при каждом шаге, издавая противный треск, рассыпалась в прах. Солнце палило с невероятной силой: задержись под пеклом на минуту и из глаз тут же сыпался песок. Казалось, даже время не вытерпело удушающего зноя и медленно тянулось, словно расплавленный сыр Камамбер. Секундная стрелка на часах лениво передвигалась по кругу, того и гляди вот-вот замрёт, а сами часы, расположившиеся на террасе над потрёпанным комодом, грозились растечься масляным блином Сальвадора Дали1, впрочем, как и Лизка.
Такой жары в конце лета она сроду не видела. Разморённая удушливыми объятиями августа Лизка раскачивалась в гамаке под яблонями в саду и, с грустью осознавая, что проживает последние дни летних каникул, грызла яблоко и глядела в планшет на очередную серию корейской романтической дорамы2. То и дело Лизка отрывала взгляд от планшета и затуманенным взором поглядывала по сторонам: то на часы, то на понурившие головки агератума в глиняных горшках.
«Что-то Макара не видно», – также медленно, как и ползущая стрелка на часах, подмечала Лизка и вновь возвращалась к интригам и любовным перипетиям, развернувшимся на экране планшета.
Спустя час, Лизка, расстроенная отсутствием «химии» между актёрами (как бы они не старались), выключила планшет. От долгого лежания у неё покалывало в плече. Негодуя на мириады невидимых иголок, впившихся в её тело, и ощущая себя кактусом, она отправилась на поиски Макара.
Макар был, единственным и лучшим другом Лизки, а ещё самым популярным парнем в школе. Высокий, стройный, подтянутый, с густой темно-русой шевелюрой, глаза голубые с оттенком льда, наполненные непоколебимой юношеской самоуверенностью – всё это цепляло девчонок. Они следовали за ним по пятам и, в стремлении однажды стать девушкой самого популярного парня, задаривали его улыбками и подарками. Однако с девчонками Макар оставался неприступной скалой, надменным и холодным. Только с Лизкой он был близок.
Макар и Лизка дружили с самого рождения. Даже ещё раньше – в животах своих мам. Мама Макара, Иришка, сдержанная на эмоции блондинка с небесно-голубыми глазами, и мама Лизки, Маришка, курчавая брюнетка балаболка, подружились в роддоме. Лежали в одной палате. Очень часто, Лизка и Макар, ощущая невидимую связь, приветствовали друг друга толчками и пинками в утробе матерей. Они и на свет появились друг за другом, сначала Макар, а через пару дней – Лизка. А после и вовсе выяснилось, что Лизкины родители после рождения дочери оказались новосёлами в многоэтажке для заводских3 в городке Металлургов4. Теперь новоиспечённых мам и их детей связывал не только роддом, а также общая лестничная площадка на седьмом этаже.
Дружба семей крепла.
С первых своих дней Макар и Лизка проводили время вместе – сначала в колыбельной кроватке, а затем в детском саду, школе и даже у стоматолога. Детьми они играли на лестничном пролёте, в то время как мама Макара возилась на кухне с борщом или банками для солений (подготавливала, так сказать, вместилище для овощей с бабушкиной дачи). Или же у Лизки дома, пока её папа, высокий, худощавый и неуклюжий, одним словом, долговязый Василий и папа Макара, дядя Лёня с большим «авторитетом» на животе, давили диван, хором вскрикивая: «Гол!!!» Или, что было чаще всего, дети днями напролёт пропадали во дворе: ковырялись в снегу, если дело обстояло зимой, или же рылись в песочнице.
Как-то раз в один из чудесных летних дней пятилетний Макар сидел посреди песочницы и «выпекал» песочные пироженки. Пятилетняя Лизка возилась рядом, строила замок для принцессы. Конечно, принцессой была она сама. Лизка уже возводила вокруг замка крепостную стену, когда вдруг ей в голову пришла мысль, что принцесса не может жить в замке без принца. Лизка искоса глянула на Макара. Перед ним лежало уже с десяток пирожных. Лизка поднялась, упёрла пухлые ручонки (в то время они ещё были пухлыми) в свои мягкие бока, и стоя посреди песочных замков, требовательно обратилась к Макару с весьма нескромным предложением:
– Зенись на мне!
Так случилось, что в этот важный и судьбоносный момент из маленького вздернутого к небу носика Лизки плавно скатилась большая зелёная козявка. Разинув рот, Макар наблюдал, как козявка медленно сползла, и когда она повисла на верхней губе у Лизки, он скривил гримасу. Лизка же невозмутимо слизнула соплю, шмыгнула носом и с искренней улыбкой, полной любви, склонилась к Макару. Такого откровения Макар не выдержал. С отвращением крикнул «Фи!» и запустил в Лизку жестяную формочку вместе с пирожным из песка.
Нередко потом Макар с хохотом вспоминал эту нелепую ситуацию и в шутку называл Лизку «сопливой женой». Каждый раз, слыша прозвище, Лизка замахивалась на Макара, грозя отвесить ему подзатыльник, и в глубине сердца проклинала ту, ненавистную ей, соплю. «Если бы не она, может быть, и получилось бы», – думала Лизка.
Конечно, Лизке льстила мысль, что самый красивый парень школы дружит с ней, и одноклассницы, да нет! – все девчонки, ей откровенно завидовали. Но в душе Лизка желала пересечь черту и однажды покинуть френдзону. Её дружеская привязанность к Макару давно переросла в симпатию и даже в нечто большее – вот уже больше года Лизка тайно вздыхала и сохла по Макару.
Долго ей искать не пришлось. Макар, скрестив ноги по-турецки, сидел под сенью огромного дуба, что раскинул размашистые ветви у края картофельного поля – укрывался от обжигающих солнечных лучей.
«Ах, вот ты где! Я те-бя на-шла-а!» – Лизка, хитро прищурив один глаз, быстро пробежала вдоль грядок с луком, затем тихо прокралась меж пластов картофеля, когда-то зеленевшего ботвой и пестрившего колорадскими жуками, а сейчас стоявшего пожухлой гичью, и остановилась в паре метров от Макара. Втянув голову в плечи, Лизка прищурила второй глаз, отчего стала похожа на монгольского хана в засаде, и, согнувшись вдвое, осторожно ступая, на цыпочках подкралась к другу со спины.
Ничего не подозревающий Макар, склонив голову над подорожником, задумчиво теребил его в руках. Футболка его намокла, образов тёмное пятно меж лопаток, и Лизка заметила росинки пота на загорелой шее юноши.
– О-о! – выдохнула она, ощутив приятный трепет в груди, и бросилась на Макара. Обхватив друга за шею, она зловеще прошептала ему в ухо:
– От меня не скроешься, дружочек, – и ещё более зловеще, чем предполагала, с явным хрипом, словно её мучила астма, дунула всё в то же ухо, –
