Боги даровали Тризору способность за версту чуять любую опасность. Даже когда все тихо кругом, на душе будто камень лежит. Тяжелый, замшелый… И давит.
А сегодня привычное чувство настороженности и страха было слишком сильным, вонзалось в спину чьим-то выжидающим взглядом, как топор в вязкую глину. Тризор сбавил шаг и заставил себя дышать спокойнее. Что же такое? Чего ему бояться так далеко от Киева?
Тризор вслушивался в задумчивую осеннюю тишину, но только шелест падающего листа нарушал иногда ее сонное молчание. Дорога под ногами мягко пылила, покрывая сапоги светлым налетом, правой стороной прижимаясь к густому осеннему лесу. Слева тянулось убранное хлебное поле. Близкий закат окрасил безоблачное тихое небо не привычным уже кровавым заревом, а цветом румяной сдобы. Вечер жадно впитывал дневной зной, неся ему на смену мягкую, приятную прохладу. У дальнего края леса виднелась безобидная деревенька в три десятка домов. Столбы дыма тянулись ввысь любопытными шеями, легкий ветерок доносил последние петушиные крики, а блеянье коз напоминало о теплом молоке.
Но все же что-то не так, сердце бьется тугими рывками, руки стынут от липкого холодного пота.
Хотя сейчас это неприятное ощущение нельзя было назвать предчувствием опасности. Предчувствие – это когда ощущаешь стремительное приближение опасности, а последние несколько седмиц тревога не покидала Тризора ни на миг. С того самого дня, когда незнакомый ромей дал ему странный подарок, взбудораживший душу до самых глубин.
Тризор поправил у пояса подаренный меч, прибавил шагу и опасливо обернулся.
Никого…
Только темнеющий лес и бескрайнее поле, хранящее запах теплой соломы. Тут и напасть-то некому… Хотя в дороге всякое может случиться, да и за сорок прожитых лет предчувствие никогда не изменяло бывшему старосте киевской окраины. Надо успеть к закату добраться до приветливой придорожной деревни. И отдохнуть, наконец, а то ноги даже в мягких дорогих сапогах покрылись кровавыми волдырями.
Меч не имел ножен, его клинок продевался в большое медное кольцо, вшитое в добротный оружейный пояс. Да не сильно-то и нужны были ножны – лезвие заточено худо, на германский манер. А вот резы на клинке явно выбивал русич – все знаки понятны, и даже чувствуется рука новгородца.
«И ты вместе с нами».
Эта надпись для Тризора могла означать только одно – он влип в нехорошее приключение. И мало радости, что кроме него точно так же влип кто-то еще. Не хотел он быть вместе с ними. Не просился.
Леший бы побрал этого ромея!
Тризор вздрогнул, вспомнив, что его мысли теперь перестали быть его личным достоянием. Меч читал их без всякого труда, и одни боги ведали, что за сила таилась в необычном клинке. Кому она подчиняется, чего добивается? Одно было ясно без сомнения: кто-то или что-то может говорить через меч с его владельцем, причем неслышно для посторонних. И с такой же легкостью читает все era мысли.
Тризор уже дважды пытался выбросить меч, но тот запугивал его столь жуткими картинами возможных последствий, что кровь леденела в жилах у киевского старосты, а руки отнимались, не в силах сделать роковое движение.
В первую седмицу он чуть не сошел с ума, полагая, что страшный подарок может захватить его тело и превратить в слепое орудие чьей-то воли. Но ничего не происходило, напрасно он давал денег корчмарям, чтоб снаружи затпирали на ночь двери постоялых комнат. Меч не требовал никого убивать, пить кровь постояльцев и выкапывать из могил свежие трупы.
Первый панический страх прошел, но спокойствия не прибавилось. Многолетний опыт не давал спать спокойно, староста чуял в мече скрытую, но серьезную угрозу. Ладно бы для других, это бы еще полбеды, но терпеть угрозу для себя Тризор долго не мог.
Солнце коснулось багряным краем желтого моря скошенной ржи, казалось, солома вспыхнет, но лик Ярилы уже утратил мощь звенящего полуденного жара, и его сил хватило лишь на то, чтобы зашуршать в желтеющей листве пробежавшим закатным ветром. Тризор снова вздрогнул и оглянулся.
Никого…
Ни стука копыт, ни поднятой пыли, ни злобных татей, настигающих легкую жертву в богатой одежде. Надо будет подпортить кафтан, а то и впрямь зашибут ненароком за красивые тряпки. Тьфу… Ну и мысли вечерней порой. Удавиться впору.
Говаривают, что даже для самого жуткого труса есть предел, за которым он просто устает бояться. Тризор в себе такого предела не знал.
Любое путешествие для него быстро превращалось в настоящую пытку, а после совершенного предательства о возвращении в Киев и речи быть не могло. Хуже некуда. Теперь остается только бежать без оглядки. Или уж сразу головой в омут.
Но это пугало не меньше.
И в тот самый момент, когда злые мурашки в очередной раз липко пробежали по уставшей спине, лес мягко выпустил из себя быструю, грозную тень.
Тризор чуть не вскрикнул, разглядев в пяти шагах впереди на дороге хмурого незнакомца – крепкого, без доспеха и шлема, оборванного и заросшего, но в каждом движении которого сквозили боевой опыт и выучка витязя. Закатный ветер тяжело колыхал грубую белотканную рубаху, огромный сверкающий меч в руках чужака пламенел угасающими лучами солнца.
Ветер дрогнул и стих, а Тризор с ужасом понял, что именно так, наверное, должна выглядеть его смерть.
Дождался… Накликал…
Незнакомец бесшумным приставным шагом сместился к краю дороги так, чтобы стоять по солнцу. И хотя скудный вечерний свет уже не слепил глаз, но огромная фигура на фоне багряного, застрявшего в земле диска выглядела безжалостной и неотвратимой Судьбой. Наказанием.
– Вытяни меч, – чуть насмешливо молвил воин. – Не в моих правилах убивать безоружного.
– Я все отдам! – поросячьим голосом взвизгнул Тризор. – На мне сапоги, кафтан почти новый, три гривни серебра в калите! Меч иноземный, тоже денег стоит!
Неожиданно незнакомец разразился громовым хохотом:
– Ха! Денег, говоришь? Бестолковая тварь… Денег! Я гнал тебя, как оленя по следу, в каждой деревеньке и веси выспрашивал про путника с иноземным мечом. Думал, гоню ромея, а вышло вон как. Русич… Христианин небось?
– Да спасут меня боги! Какой же я, к Ящеру, христианин?
– Да плевать мне на твою веру… – устало сплюнул в пыль витязь. – Доставай меч!
– Погоди ты! Что ж я тебе сделал такого… А! Меч?! Да забирай его и делай с ним что хошь! Я-то при чем?
– Ты уже хворый… – грустно ответил незнакомец. – Неизлечимо. Для тебя же лучше будет расстаться с жизнью. Меньше лиха сотворишь, может, в Вирый попадешь.
– В Вирый? – Тризор снова вздрогнул от страха, представив ледяное солнце подземного мира, куда после смерти попадают предатели. – Не-е-е-е-ет! В Вирый уж никак.