Вечер в особняке семейства Эттли, располагающийся на пятой авеню, в тесном соседстве с Центральным парком, обещал быть столь же удачным и утонченным, как и каждый другой вечер в дни приема, повторяющиеся с завидной регулярностью и частотой, у этой богатой и успешной нью-йоркской семьи. Хьюберт Эттли, глава семейства, впрочем, мало имеющий отношение к приемам своей жены Маргарет, отнюдь не был звездой торжества, предпочитая держаться в стороне, потирая свои густые усы на манер Теодора Рузвельта и непрестанно совещаясь в кабинете за закрытыми дверями о делах с другими крупными фабрикантами, приглашенными на вечер, со стаканом скотча в руках и толстой сигарой во рту. Его жена, Маргарет Эттли, напротив была далека от дел своего супруга. Это была легкая натура, уже немолодая, но пылающая свежестью лица и молодостью духа, так придающего блеск глазам, призванный отвлечь внимание от появляющихся морщин. У четы Эттли были сын и дочь. Сына звали Уильям, это был молодой кутила и франт, легкомысленный и веселый, настоящая душа компании. Его сестру звали Кристин, и присущая ей тяга к всяческим удовольствиям ничем не уступала таковой у Уильяма. На приемах, устроенных их родителями, всегда было много разношерстной публики, одетой по моде этого времени. Мужчины носили смокинги и костюмы-тройки, с неизменно яркими галстуками. Дамы наряжались в платья из мягких струящихся тканей, напоминающих своим видом античные одеяния, руки их были одеты в длинные гладкие перчатки, уши украшали большие серьги-подвески, на голове у них были шелковые повязки, широкополые шляпы, украшенные цветами и перьями, а иногда и вовсе не было ничего, кроме самих цветов. Но главной особенностью были приметные меховые горжетки и пышные боа, перекинутые через плечо, ведь это были 20-е годы ХХ века. «Ревущие двадцатые», как их называли, были временем расцвета американской империи, особенно для обеспеченной части ее населения. Вечера в доме Эттли удостаивали своим присутствием фабриканты, члены советов директоров, владельцы крупного бизнеса, банкиры, управляющие, приближенные к своим хозяевам, директора галерей и театров, некоторые видные политики и, конечно же, их жены, дети, друзья и любовницы. Кого там не было, так это бедных. Однако, всегда бывали исключения.
– Патрисия, сюда! – Кристин Эттли помахала рукой своей подруге Патрисии, дочери одного из ключевых инвесторов сталелитейной компании.
Патрисия, живо заулыбавшись, энергично помахала рукой своей подруге и двинулась к ней через зал. За ней шла невзрачно одетая девочка, в весьма простом, но подобранном со вкусом наряде. Девочку эту Кристин видела впервые, но по всему было видно, что это была подруга Патрисии.
– Салют, дорогая! – подруги обнялись. – Позволь представить тебе мою новую знакомую по танцам Луизу.
– Очень приятно, – Кристин и Луиза приобнялись и коснулись щеками. – Как вам наш прием? Не правда ли скука?
– Что вы, – ответила ей Луиза. – Мне еще не приходилось бывать на столь пышных балах.
– Ах, что вы, – засмеялась Кристин. – Назвать еженедельный вечер моей mama балом – очень любезно с вашей стороны. Это всего лишь непринужденная дружеская встреча с танцами.
– Кстати, именно на них мы и познакомились с Луизой! – встряла Патрисия, не любящая отпускать внимание от своей персоны.
– Как интересно, и где же? – осведомилась Кристин.
– Мы обе ходим на уроки фокстрота.
– Ах, фокстрот! Его я разучила уже давно! Сейчас пора бы уже переходить на чарльстон!
– Ох, Кристин. Мы не так часто бываем на танцах, чтобы учить и то, и другое. Ты в этом деле преуспела куда больше, – Патрисия имела привычку иногда польстить подруге, ведь именно она была ее билетом на подобные мероприятия.
– Луиза, – воскликнула Кристин, – я никогда раньше тебя не видела ни на одной вечеринке. Ты недавно в городе?
– Нет, я выросла в Нью-Йорке, – ответила Луиза смущенно.
– Тогда почему мы не виделись ранее?
– Но я совсем не бываю на подобных вечерах.
– Чем занимаются твои родители? – Кристин задала вопрос, решающий в их среде абсолютно все.
– Ничем особенным… – Луиза смутилась еще больше. – По правде говоря, мой отец обычный служащий, а мать домохозяйка.
– Возможно, я знаю на кого он работает? – не унималась Кристин.
– Он продает автомобили, – небрежно бросила Патрисия.
– Ах, продавец! – изумилась Кристин, широко открыв глаза.
– Не совсем. У него свое маленькое дело, – оправдалась Луиза, чувствуя себя скованно.
– Что ж, большие дела начинаются с малых! – послышался мужской голос за спинами у девушек и красивый молодой блондин протянул руку Луизе. – Рад представиться, Уильям Эттли.
Луиза протянула ручку, и Уильям ее поцеловал. Щеки Луизы покрылись ярким румянцем, но Уильям этого не заметил, сразу переключив внимание на Патрисию.
– Ах, Патрисия, ты как всегда великолепна! Тебя я посмею поцеловать сразу в щечку.
– Твои комплименты, Уильям, ничего не стоят, – игриво ответила ему Патрисия, однако, давая поцеловать свою щеку, и обратилась к Луизе. – Милая, не обращай на этого шута никакого внимания, он никогда не говорит ничего всерьез.
– Что ты, дорогая Пэтси, все, что я говорю, всегда крайне серьезно! Ведь я дьявольски серьезно отношусь ко всему несерьезному!
– Я сто раз просила тебя так меня не называть! – поморщилась Патрисия.
– Как? Пэтси? Но ведь это твое имя, Пэтси. Я звал тебя так, когда ты еще на горшок ходила, милая Пэтси…
– Перестань!
– Пэтси, Пэтси, Пэтси…
– Угомонись! – сестра посмотрела на Уильяма грозно. – Вот видите, дорогая Луиза, он просто несносен! Но вам не стоит на него обижаться, по правде, он хороший малый, просто иногда он настоящая заноза!
– Знаешь, что настоящая заноза, сестрица? Этот тухлый вечер! Предлагаю нам всем усесться в мой Пакард1 и укатить отсюда куда-то, где будет намного веселее!
– Отличная идея! – живо поддержала его сестра. – Но у нас здесь есть одна, чисто математическая проблема.
– Да-да? – Уильям наигранно оттопырил ухо и наклонился к сестре, изображая внимание.
– У нас здесь три дамы и всего один кавалер. К тому же, еще и мой брат! Тебе не кажется, что это несколько несправедливо?
– Абсолютно с тобой согласен, сестра. Сию же минуту решу это уравнение, а вы пока можете двигаться в сторону машины.
Девушки вышли из дома. Перед особняком стояли роскошные автомобили, огромный город жил ночной жизнью и горел тысячею огней. Стоял теплый весенний вечер. Луиза все еще чувствовала себя неловко, но ее раскрепощала та светская легкость, с которой общались ее новоприобретенные знакомые, доступная тем, кому нечего страшиться, кто уверен в себе и в завтрашнем дне благодаря деньгам своим или своих родителей. Луиза была из небогатой семьи. Конечно, они отнюдь не бедствовали. Ее отец продавал поддержанные автомобили на окраине города, за пределами Манхэттана. Мать могла не работать. У них были деньги на еду и одежду, но не было на прислугу или украшения. Те курсы фокстрота, на которые ходила Луиза, она выпрашивала целый год и, в конце концов, ей подарили их на День Рождения, что было не малой статьей расхода в их ограниченном бюджете. У Луизы был старший брат Дюк и совсем маленькая сестра Альма. Часто Луизе приходилось помогать маме по дому, а также сидеть с сестрой, когда мать была в магазине. Получив базовое образование, Луиза, по сути, не имела профессии и выбора у нее было мало. Или жить с родителями, помогая матери по хозяйству, или удачно выйти замуж и заниматься стиркой и уборкой уже для мужа, или же куда-то устроиться горничной, прачкой и тому подобное. Сама Луиза имела мечту стать танцовщицей и выступать на Бродвее. Отец, голландец старой закалки, был категорически против подобной профессии для своей дочери. Но мать была мягче нравом и смогла уговорить его отдать дочь на курсы танцев. «В конце концов, – говорила она ему, – выучится она танцевать и на этом все кончится. Все равно ей не поступить на Бродвей после двадцати занятий». На этих то курсах, Луиза и познакомилась с веселой и беззаботной Патрисией, которая позвала свою новую подругу на прием к Эттли, где всегда было место для лишнего гостя. Луиза не сразу решилась дать свое согласие. У нее был молодой человек, который уже давно ухаживал за ней. По правде, они жили по соседству и дружили с детства. Звали его Гарри Стивенс, и он был простым механиком, на пару лет старше Луизы. Все прочили им брак и множество детей, но Гарри не торопился делать предложение, так как утверждал, что для этого ему требуется вначале накопить достаточную сумму денег, чтобы обеспечить их будущее, что было весьма разумно. Разумность и скучная приземленность Гарри были той самой причиной, по которой сама Луиза не стремилась скорее выйти за него замуж. Она любила его всегда, всю свою жизнь… Столько, сколько помнила себя. Поэтому она и не могла уже точно сказать, что это за любовь. К мужчине, к брату, к другу? Детьми они писали друг другу милые любовные письма, но детство было уже в прошлом и та стойкая, зацементированная и покрытая расплавленным холодным металлом любовь, так укрепленная годами, не имела и намека на пыл и жар страсти, который не выдержит никакой цемент или металл, потому такая страсть и не может быть крепка и долговечна, однако, как же она греет девичью душу! Разумный человек, вроде Гарри, выберет цемент, ведь он надежный фундамент для отношений; выберет холодную сталь, ведь это гарант прочности семейных уз. Но женское сердце, жаждущее жара, гаснет под цементом, как костер, застывает под холодностью металла и замерзает в этом предопределенном и надежном, скучном и холодном правильном выборе. А всепонимающие хитрые улыбки соседей и родителей лишь усиливали желание сбежать с этой арены, где каждому уже раздали свои роли драматурги, мнящие себя комедиантами. По этой причине Луиза, сомневающаяся, что имеет на то право, все же решилась дать согласие на выход в свет со своей новой подругой. «В конце концов, я не сделаю ничего дурного, просто побуду немного на этой вечеринке. Может статься, что это единственный раз, когда мне улыбнулась удача оказаться в высшем обществе. Нельзя его упускать», – думала она.
