Глава 1
Снег, мокрый, глубокий рыхлый, ни одной прогалины, мужчина шел, глубоко увязая в сугробах. Замерзшие ветки, царапали лицо. Снег сыпал и сыпал ,зима– лютая. И он Лютый. Как они похожи – оба холодны и непроницаемы. Ему казалось, что уже ничто не сможет затронуть душу, отогреть сердце. Лютый знал только дорогу, чувствовал куда свернуть, куда отправиться дальше, и путь этот был бесконечен.
Люди боялись его, сторонились и угождали. Иногда, деревни будто бы вымирали, когда он проходил мимо, внимательно всматриваясь в избы. На привязи лаяли собаки, в загонах жил своей жизнью скот. Жители выжидали, не спешили навстречу усталому путнику, не предлагали войти в дом, передохнуть, остаться на ночлег.
Лютый был невысок ростом, коренастый, худой и жилистый. Острый, колючий взгляд из под бровей прожигал насквозь. Говорил он редко и по существу, хмурый, неулыбчивый, отрешенный. Шрам на его левой щеке и короткий меч у пояса, заставляли простолюдинов опасаться, ратники да бояре не обращали внимания на пешего странника. Лютый, привык к одиночеству. Слуга Темного, который возьмет, требу для своего хозяина, хотят того жители или нет. Эта традиция, была старой, как мир, но о ней помнили лишь старики. Людям выбирать не приходилось, молча отдавали Требу, чтобы дальше жить в мире и достатке, исполнив предначертанное. Ведун никогда не появлялся в одном и том же месте дважды, искал, находил, брал, шел дальше. Его жизнь, его цель –поиск, той, которая станет ведьмой, Жрицей. Он всего лишь слуга, собака– ищейка.
Сумерки спускались на землю, близилась ночь, требовалось выбрать место для ночлега. Оглядевшись, мужчина свернул направо, чутье всегда подсказывало ему куда идти, и в этот раз он не ошибся. Ведун вышел на небольшую поляну. Ветер выдул снег, образовались прогалины– голые куски земли с пробивающейся травой, и вот уже потрескивают влажные дрова, закипает в котелке вода. Мужчина осмотрел свои припасы, хлеб, немного вяленого мяса, соль, крупа да травы. Постругав мерзлое мясо, кинул в воду, добавил крупу -поляну окутал аромат нехитрой похлебки.
Вдалеке, протяжно завыл зверь. Волки. У них с Лютым уговор – он не трогает их, они его. Вой раздавался все ближе и ближе. На поляну выскочил, совсем еще, молодой зверь, ощетинился, глаза горят, брюхо впало. Увидев Лютого, попятился назад и исчез в перелеске. Завыл. Надрывно, жалобно, протяжно. Легкой добычи сегодня не будет: Не судьба -Серый. Не судьба. Ведун усмехнулся.
Сытная, горячая еда разморила мужчину, он подбросил поленьев в костер, огонь запылал жарко, яро, пробирая до костей, горяча кровь. Сон пришел быстро, Лютый спал чутко, можно сказать, и не спал вовсе, лишь давал отдых телу. Звери, как и люди, обходили его стороной, поэтому, можно было просто лежать, не опасаясь за свою жизнь, не думая ни о чем, чувствуя как расслабляются, натруженные за день мышцы, постепенно проваливаясь в забытье.
Голубое озеро, по берегу поросшее камышом, кое– где вода уже подмерзла. Темное время – навье, Сварга закрыла врата до весны.
Девушка бежала к озеру, не разбирая дороги, спотыкалась, путаясь в длинном сарафане, цеплялась за ветки – прекрасная, простоволосая, босая. Слезы обжигали ее лицо, струились по щекам.
Лютый понял, что задумала жена. Он стоял на пригорке и видел все, что происходит у кромки воды. Пришпорил коня: Только бы успеть, только бы успеть!
Милану уже ничто не могло остановить. Она вошла в воду. Студено. Тело заломило от холода. Не раздумывая – нырнула. Озеро поглотило ее, пошло рябью.
Лютый спешился на берегу: Как же не понял он раньше, как проглядел, не догадался?
Дорогу преградил невидимый страж.
– Стой! Твое время вышло, ты боле не хозяин ей!
– Прочь! С дороги! Ведун направил посох на Хранителя, но за грань ступить не мог, не в его власти мешать обряду.
Девушка вынырнула, зашептала: Не Лада я отныне, стужа мне имя, холод зимний, сердце окутал, льдом душу сковал. Нет чувств, нет боли, не дева я боле, зима во мне лютая, душой правит, да краса вовек не увядает, всяк кто посмотрит взгляд не отведет, да сердце мое страстью, да любовью жаркой к себе не займет, ни добрый молодец, ни купец, ни князь, ни витязь, ни стрелец, ни свой, ни инородец. Тело мое прекрасно, на душе пустота, чувств сердце не знает, чрево женское отныне, жизнь новую в себя не принимает, душа моя ледяна, отныне и до веку я молода. Возьми озеро студеное жар девичий, дай холод сердцу моему, да красу вечную – безвременную!
Да свершится! Да свершится! Да сбудется!
Пролилась в озеро девичья кровь. Потемнела вода, закрутился омут противосолонь, окутала вода Милану на короткий миг. Все стихло.
Лютый ждал, по лицу текли слезы. Свершилось. Нет больше его девочки, отныне она не в его власти, не его собственность, не его жена.
Милана выходила из воды, такая же нежная и юная, как и прежде, да только там где она ступала, вода замерзала следом, покрывалась ледяной коркой.
– Что ты сотворила!!! Что сотворила?!?
– Ты тут? Как посмел?
– Я смею все. Мне нет указа.
– Да, ну? Так чего же за волосы меня из воды не выволок? Не избил в кровь? Ответь мне? Не молчи. Милана рассмеялась, громко, звонко.
Он любил этот смех и ненавидел. Размахнулся, хотел ударить, да не посмел. Ее взгляд пронизывал насквозь, как будто не Милана это глядит, а сама Мара на него смотрит.
– Ты всего лишь Слуга! Помни это муженек, и обходи меня, впредь, стороной.
Ведун проснулся от собственного крика: Ненавижу! Проклятая!
По лицу мужчины катились слезы. Может не сон это был? Наваждение стало окутывать его все чаще. Во сне Лютый раз за разом видел ту, которой никогда не встречал в яви, но за которую отдал бы все, что имел. Он любил и ненавидел ее одновременно. Очнувшись ото сна, никогда не мог вспомнить ее лицо, образ, только глаза– пронзительные, синие, как зимнее небо.
В ярости Лютый затушил костер и побрел, опираясь на посох, медленно, как будто на плечах была огромная ноша. Прочь, прочь от этого места, от собственных мыслей, от синих колдовских глаз.
Глава 2
Тем временем, в деревушке, неподалеку, жизнь шла своим чередом. Зима в этом году была суровой, морозной да снежной, и казалась, нескончаемой. День был в самом разгаре, жители занимались своими делами. В крайней избе пекли хлеба, дородная хозяйка ставила первую партию в печь. Раскрасневшиеся с мороза в избу вбежали ребятишки, и с разбега, чуть не снесли самую меньшую девочку.
– Тише вы, шебутные! –прикрикнула мать. Малую зашибете!
Странная вышла девочка– подумала женщина. Не первый раз ей приходили в голову такие мысли, и она ругала себя за них: Все же, дочь.
Малышка была не похожа на остальных членов семьи, все русоволосые да сероглазые, а у этой волосы, что смоль – темные, да глаза синие, синие, настоящие омуты, глянешь в них, и будто тонешь. Росточком ниже своих сверстниц, щуплая, маленькая, а выделяется сразу среди остальных ребятишек. И голос, голос, малявка еще, а голос забыть нельзя – журчит, переливается, что ручей весной. Все ребята бегают день деньской, а эта сядет и сидит, смотрит вдаль, как будто видит что, и сама себе улыбается. Деревенские привыкли к ее красоте, да тихому нраву, а заезжие каждый раз диву давались. Князь с воеводой, как на порубежье мимо проезжал, девок деревенских встретил, коня осадил, дело то молодое. Слово за слово, про житье бытье, а как малявку увидал– побледнел. Люди сказывали, все расспрашивал: Кто такая, да чья?
