– Привет, Ксюша!
– Ой, привет! Не обращай внимания, я, как всегда, вся в погоне.
Ксения жадно жевала круассан. В руке держа бумажный пакет и кофе, с торчащим карандашом в волосах Ксения, как всегда, выглядела совершенно несуразно. Только густая копна светло-русых завитушек на голове, несмотря на этот неуместный карандаш в них, всегда была очаровательна. Потертые джинсы, кофта с глубоким вырезом и торчащее тощее плечо. Плюс ко всему эти белоснежные, всегда белоснежные, идеально белоснежные кроссовки. Вот и весь портрет этой молодой особы. Ах, браслеты! Это отдельный разговор. Когда Ксюша бежала, эти браслеты звенели на всю округу, как целый цыганский табор, гуляющий свадьбу. Еще в начале ее работы в конторе все реагировали очень агрессивно. Некоторые с нескрываемым любопытством смотрели на эту «свистульку» и не понимали, как ей не стыдно так звенеть. «Ну неприлично-то как!» – шептали за спиной солидные матроны. И, наверное, были правы.
Разве может приличная девушка почти 30 лет от роду так себя вести?
Но только Ксении было как-то безразлично. Ни о какой заносчивости не шло речи. Она просто не замечала, что злит. Она то ли не хотела замечать, то ли действительно наплевательски относилась. В любом случае она не реагировала на это шипение вокруг себя. И за это ее терпеть не могли. Терпеть таких всегда непросто.
Ее давно бы сожрали в этом серпентарии, но была огромная преграда, отделяющая от желаемого. Глаза.
Ничего особенного. Они не были особенного цвета или формы. Какого-то непонятного серого с голубым цвета, совершенно обычной формы, только… Вот как чувствуешь разницу между тем, как держит карандаш художник и как его держит водитель или стоматолог. Вот так и здесь. Этими глазами руководила какая-то непонятная Сила. По крайней мере, всем так казалось. А как еще можно было сказать, если стоило Ксюше засмеяться, как тут же глаза вспыхивали каким-то светом изнутри. Будто кто-то включал лампочку внутри самой Ксюши. И наоборот. Как только Ксюша злилась, тут же глаза темнели и два острых меча появлялись из глубины и тогда влетало всем.
Она ведь никогда не учитывала ни статусы, ни крутость оппонента, ни его пол.
2. Беседа с Богом на Крыше Мира
– Вороны, а вы сюда зачем? Тут же Чистилище… Мое, наверное. Но что мне делать теперь и куда пойти? Я же тоже ворона, только белая. Но у вас есть крылья, а у меня ничего. А вы тоже белых бьете в своем вороньем Царстве или вы добрее, чем мои на работе? Хотя лично я ни одну белую ворону и не видела за свои тридцать лет. Наверное, их все-таки нет. А я есть. И меня опять ведьмой обзывают. Эх…
Ксения тяжело вздохнула, и две огромные слезы скатились по щекам. Она смешно шмыгнула носом, задрала голову вверх и улыбнулась.
– Ну и как Тебе с нами? Весело? Не думаю. Мне же не смешно. Но Ты же Бог. Тебе все можно, а я кто? А мне ничего нельзя. Что со мной не так? Браслеты им мои мешают. Бесят, говорят. А как это? Если у вас нет бесов, то чем вы это делаете? Как можно стукнуть вилкой, если в руках у тебя ложка? Нелогично.
Ксюша спрыгнула с бетонного выступа прямо на крышу. Подняла перо вороны, что валялось под ногами. Засунула это перо в свою пушистую копну, важно надула губы, закатила глаза и писклявым голосом визгнула. Вороны вперемешку с голубями испуганно взмыли в воздух, и Ксюша рассмеялась.
– Вот так, Тамара Петровна! Даже вороны от вашего визга готовы на суицид. А вы все губы красите и визжите, как бензопила «Дружба»! Вашему «гудку» украшение не требуется! Не надо красить. Он и так безотказно работает. На вынос мозга до полного вакуума. Украшения. А зачем придумали украшать что-то? Мне кажется, я поняла! Украшают то, что уродливо выглядит, чтобы прикрыть это. Логично. Тогда зачем мне браслеты? Ведь у меня совершенно не уродливые кисти рук. Они очень даже красивые. Вот, может, и не надо браслеты. Но я их люблю. Моя любовь против раздражения других. Что важнее? Глупый вопрос. Любовь для меня всегда важнее. Тем более моя любовь! Она же родная, а раздражение чужое, и меня это совершенно не касается.
Ксения опять вся сжалась, и худые плечи, казалось бы, выражали всю скорбь ее молодого сердца. Старые потертые джинсы, розовая футболка, белоснежные кроссовки и любовь огромных масштабов.
– Ничего, сейчас, моя девочка! Ничего, мы снова справимся. Мы обязательно справимся. Подумаешь, какая-то глупость, какие-то браслеты, какая-то Тамара Петровна.
Ксения опять уселась на свое излюбленное место. Внизу грохотали грузовики, пыхтели малолитражки и повизгивал старенький трамвайчик. Крики строителей, общающихся на изысканно французский манер русским народным матом, и звук скрипки из какого-то окна создавали неимоверную какофонию. Город размеренно уверенным шагом шагал в своем обычном темпе в свой самый реальный хаос. Хаос из маленькой любви и чужого большого разочарования. Где-то заплакал ребенок и заиграла «Вечная Любовь». Азнавур даже в этом Хаосе оставался собой до последней нотки. Ксения сидела, обняв свои коленки руками. Глаза ее были закрыты, только по щекам бесконечным ручьем текли слезы.
Она была безучастна к этому Человеческому Миру. В отличие от нее, Мир был очень уж чересчур участлив к ее маленькой фигурке. И вот этот серый кусок бетона – это, наверное, была макушка Человеческого Мира. Потому Ксения туда и сбегала от всевидящего глаза людского.
