Малютка Лад был мал даже по меркам людцев, маленького и довольно смышлёного народца. Именно поэтому его и прозвали Малюткой. Хотя ему, конечно, хотелось какого-нибудь более благозвучного прозвища. Его рост не дотягивал и до четырёх сантиметров. И это-то при среднем росте людцев в полтора вершка (около 7 см)! А он был уже вполне взрослым молодым мужем. Из-за этого его часто принимали за ребёнка. На что он очень сильно обижался.
– Посторонись, карапуз, – девица с лотком пышных и сдобных булок, источающих просто невероятно волшебный аромат сытости и вкусности, чуть не налетела на него. – Не шатайся посреди дороги, вон, поди, играйся с ребятнёй.
Малютка Лад обернулся и кинул злобный взгляд на обидчицу. Как назло, даже растительность на лице была против него. Редкий светлый пушок под носом и на подбородке, еле проглядывающий в лучах тусклого света, излучаемого светляками в больших городских фонарях.
– Тю-у-у, да это же Малютка Лад! – ничуть не смущённая торговка сдобой улыбнулась во всю возможную мощь своих пухлых губ. – Уж прости, не признала тебя сразу. В следующий раз осторожнее крутись у меня в ногах, а то чуть не выронила всю выпечку из-за тебя! – и, важно покачивая бёдрами, поплыла далее.
Малютка готов был расплакаться. Комок обиды буквально клокотал в его горле. «Ну вот, ещё не хватало слёз, и буду тогда точно как какой-то ребёнок», – сжав кулаки, он постарался полностью взять себя в руки. Подтянув явно великоватые штаны и шмыгнув носом, печально побрёл к своему дому. Слова «Посторонись, карапуз…» продолжали довольно обидно отбивать в голове с каждым новым шагом.
Лад стал перечислять про себя всех своих родственников, начиная с родителей, кузенов, дядек и тёток, стараясь вспомнить, был ли хоть кто-то из них такой же маленький, как он. Так нет же, все, как назло, были либо вполне себе среднего роста, либо, как его отец, очень высокими. Ну и в кого он такой уродился на свою голову?
Вскоре он оказался возле своего дома со старой, треснувшей от времени вывеской над входом, на которой был намалёван уже сильно истёртый от времени рисунок, когда-то изображавший ножницы. Это был их семейный мастеровой герб, его покойного батюшки Добромысла, славного мастера портных дел. Отодвинув тяжёлый засов двери, он с тяжёлым усилием своих слабых рук со скрипом открыл её. Внутри в глаза сразу бросалась мебель, сбитая явно под хозяина, размером почти вполовину меньшая от любой другой привычной для глаза. Усевшись на одну из своих низких табуреток, он задумчиво раскурил свою любимую трубку и уставился невидящим взглядом в свой погасший камин. Обидный смех девицы не уходил из его головы. А Малютка Лад уже принял решение. Его торбочка уже стояла готовая в дорогу, тут же, рядом, в углу комнаты. В ней был нехитрый скарб: горсть сухарей, банка василькового варенья, моток ниток с иглой, чистая запасная рубаха, нож, огниво с кисетом и пучок сушёных целебных трав. Он собрал её давно, ему нужен был только последний решающий толчок. Торговка сдобой дала его. И он наконец-то решился.
Резко и решительно поднявшись, Малютка оглядел своё родное жилище. Ему тут было хорошо. Но жить так он больше не хотел. Он не хотел быть вечным посмешищем родным, друзьям, соседям. Он им докажет, что рождён для чего-то большего и необычного! Возможно, даже совершит какой-то подвиг! Хотя слабо представлял, как его совершают и где его найти, этот самый подвиг. Но была жгучая решимость, сильнее, чем можно было представить в этом маленьком тельце. Намного сильнее, чем у любого другого людца в его славном городе Доброграде. Схватив торбочку и перекинув её через плечо, Лад в последний раз окинул взглядом комнату и решительно вышел из дома. Старательно задвинул засов, кинул прощальный взгляд на отчий дом и зашагал по узким улочкам в сторону северной крепостной стены.
По дороге ему повстречались известные на весь город проныры-злословы, братья-кожевники Коромыслы, Ждан и Боян. Оба круглые и лоснящиеся, напоминавшие своим внешним видом сырные шарики и очень похожие друг на друга. Они пользовались не лучшей славой, были очень жадными, наглыми и частенько надували своих особо невнимательных клиентов. Оба важно сидели возле своей мастерской, занятые своей работой с кожей, и заодно отпускали шуточки прохожим.
– Гляди, братец, что-то там движется, не могу разглядеть, – гогоча, начал Боян при виде Малютки Лада.
– Надо за волшебным стеклом звездочёта Бажена сходить, без него никак, – продолжил Ждан. Оба противно заколыхались от смеха.
Малютка даже не взглянул на них. Он был выше всего этого, и в этот раз их колкости его даже не волновали.
– Видимо, он так мал, что звук наших голосов проходит сквозь него, совершенно не задевая, – не унимались братья Коромыслы, продолжая отпускать шутки уже ему вслед.
Дальше выше по улице навстречу шёл старый трубочист Сбытень. Худой и длинный, как кочерга, он нёс свою длиннющую лестницу. Лад был так увлечён своими мыслями о предстоящих подвигах, что поздно заметил старого трубочиста и налетел на его лестницу. Сбытень потерял равновесие, стал выписывать забавные кренделя ногами и, круто закрутившись, краем лестницы заехал в окно ближайшего дома. Оттуда послышался звон разбиваемой посуды и ругань жильца. Старый трубочист, растерянно оглядываясь, сердито прикрикнул на Малютку:
– Леший тебя дёрнул тут оказаться. Хоть и мал, а вреда ещё больше, чем от здоровяка, – и, отвернувшись, кряхтя пошёл улаживать назревающий конфликт с пострадавшим поневоле владельцем разбитого окна.
Лад припустил во всю мощь своих коротеньких ног, упрямо твердя про себя: «Всё равно я им докажу, что я что-то да стою!» Далее он старался по возможности не попадаться на глаза кому-либо. От греха подальше.
Наконец-то появилась крепостная стена. Северные большие городские ворота были заперты на большой засов, поднять который могли разве что двое крепких людцев, и то с большим усилием. Возле них трое стражей яростно бились в кости. Малютка по их возбуждённым голосам понял, что игра в самом разгаре. Они яростно спорили о только что сыгранной партии и просто не замечали его. Да и не только его, их интересовала только игра. Лад, стоящий уже добрых полчаса, постарался для привлечения внимания как можно вежливее и одновременно громче прокашляться. В конце концов один из стражей, долговязый пожилой людец с крючковатым носом, заметил его и явно раздражённо спросил:
– Чего тебе, Малютка?
– Дядя Слав, мне нужно за ворота.
Все трое обернулись и удивлённо уставились на него.