Семья – это тирания самого слабого ее члена.
Джордж Бернард Шоу
сквозь туман
невозможно разглядеть
огненных глаз
жадных когтей
челюстей
сквозь туман
видно лишь мерцание небытия…
если бы не его удушающая тяжесть
и не смерть, что он ниспосылает
можно было бы подумать
что это галлюцинация
больного воображения
но он существует
он определенно существует
Збигнев Херберт. Монстр господина Когито
Уильям Херст
Ее лицо было первым, что увидел Уильям, открыв глаза после не самых приятных снов. Его мать улыбалась, склонившись над ним, взгляд голубых глаз был дымчато-мягким, а солнечный свет обрамлял ее волосы, как у Иисуса на картинке из детской Библии мальчика.
Подлежащим в ту субботу было «мама», а сказуемым – «оберегать».
Позади нее, в изножье кровати Уилла, стоял аквариум с лягушками, о котором он просил все лето. В нем был небольшой прудик с головастиками и каменный уступ, на котором лягушки могли дремать под сенью зеленого пластикового клевера.
Уилл знал, что ему следовало тараторить от восторга. Она стояла, ожидая, что он будет радостно молотить кулаками (конечно, он ни за что бы не осмелился прыгать в кровати). Но что-то было не так. День был выбран странный.
– Сегодня мой день рождения? – спросил Уилл. – Я чем-то заслужил особенный подарок?
– Нет, – ответила Джозефина. – И это ты, малыш, мой особенный подарок.
Она потянулась к лицу Уилла, словно хотела игриво ущипнуть его за забинтованный подбородок или заправить за ухо прядь слишком длинных волос. Но зазвонил телефон, и ее ухоженная рука замерла в воздухе. Она отстранилась и, мягко ступая ногами в домашних тапочках, вышла ответить на звонок. Бигуди-липучка выпала из ее волос и репейником пристала к ковру.
Теперь, когда Вайолет, шестнадцатилетняя сестра Уилла, была изгнана из дома Херстов, в нем должно было стать тише. Но странным образом вышло наоборот. Даже после того, как его мать ответила на звонок сотового, ее голос остался взволнованным, а действия – суетливыми. Он спустился следом за ней на кухню, где по радио уже играла классическая музыка. Хлопала дверца буфета. Столовое серебро громыхало, когда мама задвигала ящики.
Со второго этажа доносился запах тухлых яиц – отец принимал утренний душ. Вода в их колодце пахла сероводородом. Вайолет любила говорить, что так пахнет в аду и других местах, кишащих демонами. По словам его матери (и у Уилла не было оснований усомниться в них), демоны были мятежниками, как Вайолет. Они отпали от благодати, когда, глядя в любящие глаза Бога, провозгласили, что больше в нем не нуждаются.
За кухонным столом Джозефина спросила:
– Что обозначает существительное – действие, предмет или признак предмета?
– Признак предмета, – ответил Уилл, поглощая овсянку.
По загадочной улыбке Джозефины было невозможно определить, был ли ответ правильным.
– Давай так. Найди существительное в предложении: «Я всегда знаю, что делаю».
– Что.
– Я спросила, какое слово в предложении…
– Нет, мам. Это не вопрос. Я имел в виду, ответ – «что».
– О… о, я ожидала, что ты скажешь «я». Но, думаю, «что» в этом случае тоже правильно.
Домашний телефон зазвонил на базе. Джозефина сняла трубку и медленно направилась из кухни со словами:
– Нет, я же сказала тебе. У меня двенадцатилетний сын с особенностями развития. Она опасна для него. Ей нельзя здесь находиться.
Уилл страдал расстройством аутического спектра и эпилепсией. Ему казалось, что это что-то хорошее, ведь спектр – это круг возможностей. Но он знал, что семья втайне стыдится его особенностей – в частности, Дуглас, его отец. Уилл замечал, что в кафе-мороженом он не сводит взгляда с юношеских футбольных команд, зашедших полакомиться после игры. Возможно, он мечтал о другом сыне – крепком коротко стриженном здоровяке, душе компании, способном самостоятельно принимать душ и подниматься по лестнице, не подвергаясь изматывающему риску забиться в судорогах.
Мать Уилла старалась видеть плюсы в его болезни. Когда он впадал в уныние и, плача, восклицал: «Я не такой, как нормальные люди!», Джозефина утешала его: «Да, ты не такой. И слава богу! Нормальные люди – недалекие и скучные».
Уиллу поставили двойной диагноз девять месяцев назад, и с тех пор мать перевела его на домашнее обучение. Имея за плечами университетское прошлое, она ничуть не уступала бывшим учителям Уилла. К тому же она переделала школьную программу специально под него. Во всем, что касалось математики, Джозефина была терпелива с сыном, которому требовалась вечность, чтобы постичь смысл квадратных корней. Но ее требования к освоению Уиллом словесности были безжалостными, и она ставила себе в заслугу качество его письма и удивительно развитые для его возраста навыки чтения.
Вайолет говорила Уиллу, что аутизм – это благословение. Она изучала буддизм и предполагала, что в прошлой жизни Уилл был человеком исключительных качеств – терпеливым, бескорыстным, праведным, – за что в этой жизни был вознагражден повышенной восприимчивостью. По словам Вайолет, Уилл глубже чувствовал и понимал вещи, недоступные другим людям, что уподобляло его повседневную жизнь нирване.
Джозефина не одобряла интереса дочери к восточной религии. Ей не нравились гулкие звуки тибетской поющей чаши, терпкие благовония, изображение геше́ в золотистой рамке на прикроватной тумбочке.
Херсты были католиками. Каждый раз, когда Вайолет, скрестив ноги, усаживалась перебирать бусины джапа-мала, Джозефина просила ее убрать «эти фальшивые четки». В августе Вайолет обрилась налысо отцовским электрическим триммером. Уилл вспоминал, как Дуглас бушевал в гостиной, сжимая в кулаке длинные каштановые пряди и крича: «Вайолет! Что все это значит?» Даже не потрудившись повернуть обритую голову в его сторону, не отрываясь от DVD c видеомедитацией, Вайолет уронила: «Значения – это иллюзии несовершенного разума, пап. Не пытайся втиснуть реальность в словесную форму».
Вайолет никому не позволяла втиснуть себя в чью-то реальность.
«Вайолет непредсказуема, – любила говорить Джозефина. – Только ты подумаешь, что понял, кто она, как она уже другая: словно лед превращается в воду».
Одна из трансформаций Вайолет и стала началом проблем. «Экстремальные изменения личности» дочери были одной из причин, по которой последние сорок минут Джозефина провела на телефоне, шепчась о «кризисном отделении», «принудительной госпитализации» и других вещах, значения которых Уилл не смог бы найти в своем «Словаре школьника».
«Вайолет больна», – объяснила она ему несколько недель назад, после того, как та вновь довела ее до слез. «Ты же знаешь, что у нас иногда болят части тела? – добавила Джозефина, вытирая глаза. – Например, желудок или горло. Ну а у Вайолет больна часть мозга, отвечающая за ее чувства».
