Рогатый лис юркнул в кусты, росшие вдоль тропинки к холму.
– Бабуля, бабуля! Там демон-лис! Смотри, смотри, вон туда побежал! – мальчик повис на локте у старой тучной дамы.
– Где? Опять деда наслушался. Просто лиса, не висни на мне!
– Да нет же! У него рожки! Как у олененка… Пойдем, пойдем, вон туда побежал, я тебе покажу!
– Сказала тебе, не висни на мне и веди себя как джентльмен. Хорошие мальчики за лисами по кустам не бегают!..
Человеческие голоса удалялись, а с ними и кисло мерцающий свет керосиновых ламп. В этом обличии искусственный огонь был особенно неприятен Лису. Рогатый посмотрел на раскидистый старый дуб, возвышавшийся на холме, в облачении из красных перевязей и колокольчиков. Худой как скелет старик в цилиндре, беззаботно прижавшись к стволу, свесил ноги в лакированных туфлях с одной из веток. Он был окутан сумерками, тени вились вокруг него сами собой, словно живое дополнение к пальто. Старик помахал рукой, а ветви дуба ответили на его взмахи под легким ветерком. Он и был дубом – древним духом, охранителем всего округа Кайсли.
Рогатый не разговаривал с Лайаарнаки больше десятилетия. Застыл в кустах, уставившись на ветви, беззаботно машущие ему, и по спине прокатились мурашки ярости. Шерсть встала дыбом. «Вепрь так вепрь. Ему и так пора перерождаться». Лис передумал приставать к старику с расспросами и тихонько побрел в обратную от холма сторону. Решено. Он отправится за головой красного вепря, стерегущего в оврагах одну из дверей, проход в мир духов и демонов.
Я не был в этой комнате много лет. Но даже и помыслить не мог, что увижу ее такой. Мебель, покрытая льняными робами, задернутые шторы, все мелочи и книги, которые сопровождали беспечное проживание, теперь были сложены в коробки, задвинуты к стене. Пустота и забвение. Я почувствовал, что задыхаюсь.
Мой старший брат без вести пропал полгода назад. Панихида, и официальное признание его погибшим уже прошли. Он сбежал от нас с матушкой задолго до своей пропажи. Последний мой с ним разговор состоялся больше полутора лет назад. Хотя те крики с толикой рукоприкладства разговором можно назвать с большой натяжкой. Я был уверен, что известие о его пропаже я принял весьма достойно. Ни единой слезы, ни единого пропущенного дела, успехи в учебе, вечеринки в столичных салонах, на которых я даже вида не подал, что меня это хоть как-то волнует. Он сам отказался от нас. Он уехал. С чего вдруг мне по нему грустить?
Но, стоя в комнате, в которой мы проводили каждое лето в детстве, я вдруг, задыхаясь, осознал, что каким-то странным образом меня это все-таки трогает. И, обругав себя за излишние домыслы и чувствительность, стянул льняную занавеску с платяного шкафа. Я пробежался по висящим там вещам. Моего любимого пиджака среди них не было.
– Марс, милый, давай окошко откроем. Давно сюда не заходила, и, ох, дышать же нечем совсем.
В комнату зашла наша тетушка по отцу Люсильда Тарльтон (в девичестве Хартли) и сразу заполнила все пространство вокруг своей суетой. Она сняла накидки с кровати, письменного стола, кресел, раздвинула глухие шторы и, открыв окно, запустила в комнату свежий ветерок, пахнущий сладостью каких-то летних трав.
Я стоял в центре комнаты, словно безмолвная статуя, не зная, чем помочь и нужно ли помогать. Стараниями тетушки пространство с невероятной скоростью преображалось в ту самую комнату, которую я знал и помнил. Она несколько раз успела сбегать на первый этаж и вернуться, утащив накидки и принеся вазочку с цветами – свои любимые маленькие букетики из хвойных веточек. Разложила их на камине. Я же за это время поставил дорожный саквояж на кровать и сел рядом.
Переутомление после суток пути делало пространство вокруг каким-то ненастоящим. Потерев глаза, я осознал, насколько устал, и даже подумал, что, может, стоит прилечь и поспать немного. Но передумал. Чем быстрее разберусь с вещами, тем скорее сяду на дилижанс и уеду обратно в столицу. Хорошо бы успеть к завтрашнему утру.
Тетушка гремела на кухне внизу и кричала мне что-то про чай.
– Я переоденусь и спущусь, дайте мне пару минут.
Я так и сидел на кровати, не отрываясь смотря на одно из кресел. Точнее, даже под него. Солнечный зайчик, заглянувший в открытое окно, переливался и играл на латунной табличке небольшой шкатулки. Сделанная столичными мастерами из черного дуба, шкатулка была подарком нашей матушки на совершеннолетие брата. На правом боку красовался скол от пресс-папье, которое я метнул в него в пылу ссоры. Витиеватый почерк на табличке выводил в обилии листиков и гербов имя Сириус Хартли, а под ним зияла темнотой замочная скважина.
Я достал шкатулку из-под кресла и положил ее на кровать. Возможно, поиски не будут такими долгими, как мне изначально подумалось, и я уеду уже вечером. Из всех вещей Сириуса мне было нужно только одно – фамильное кольцо нашего отца. Перстень с камушком черного обсидиана. Остальной хлам пусть Люсильда просто раздаст нуждающимся и сиротам.
– Марс! Чай стынет! Спускайся уже! – раздались крики из кухни.
Я попытался открыть шкатулку, но, конечно, она не поддалась без ключа. И радость от надежд сесть на вечерний дилижанс сразу испарилась. Обреченно поглядев на груду коробок, подумал, что чай, может быть, и неплохая идея, и спустился на кухню.
В доме Люсильды все выглядело сумбурным: какие-то связки сушеных трав свисали с кухонных шкафчиков, мелкие баночки, тряпочки, полотенца и мусор (хотя она, конечно, не считала обилие предметов, разбросанных повсеместно, мусором). Но обеденный стол в гостиной всегда содержался в абсолютной чистоте и пустоте. Меня с детства удивляла такая ее непоследовательность. Но сейчас скорее радовало, что хоть здесь ничего не поменялось.
– На вот, достала твой любимый сервиз – помнишь, как в детстве любил эти чашки? Отнеси за стол.
Я перехватил у нее практически выпадающий поднос с чайником и тостами.
– Ох, милый, голодный с дороги?
– Нет, не особо. Но я бы съел рисовый пирожок, если вы их до сих пор печете.
– Так вырос, а совсем не изменился, – просияла тетушка и умчалась куда-то в холодную кладовую.
Рисовые пирожки получались у нее восхитительно. Поселение округа Кайсли славилось своими странными гастрономическими предпочтениями. От столицы округ находился всего в паре дней пути (хотя с изобретением паровых поездов добраться стало возможно и быстрее, но часть дороги все же приходилось проделывать на дилижансе), а еда, обычаи и обряды разительно отличались. В детстве, когда приехал к тетушке в первый раз, меня это повергло в ужас. Сириус, конечно, всегда был в восторге. Но местные рисовые пирожки я полюбил с первого укуса. Чего не мог сказать о привычке жарить котлетки из мяса. Никогда не мог понять, зачем измельчать отличные стейки.
