Санкт-Петербург, 1909 год…
– Яблоки, персики, кресс-салат, дыня, базилик, хлеб, маринованные оливки, орехи, оливковое масло, лимон, протертый с сахаром, мед, малина, вишня, черный шоколад, красное вино, белое вино, вода, немного мятного чая… Вот, кажется, и все, – Саша потянулся и поудобнее устроился в низком, глубоком кресле, выложенном множеством расшитых восточных подушек. Окна квартиры были распахнуты в душный июльский вечер, лишь изредка слышались с улицы выкрики торговцев, и даже цокот лошадиных копыт звучал лениво. Напрягать память не хотелось вовсе. – Но я ведь не съел ничего лишнего?
– Если не сожрал всё перечисленное разом, как Гаргантюа, тогда ничего, – усмехнулся Марк, лежащий напротив окна на широком диване. – Вся эта снедь вполне допустима.
– Я все это только попробовал по чуть-чуть, – заверил Саша наставника, смеясь. – Ел, как птичка! Не то что остальные – баранина, курятина, осетрина. Они целый зоосад умяли, только при мне, и еще продолжили после моего отъезда.
– А ты?
– А что я?
– Ты больше ничем не полакомился, кроме перечисленного?
Марк посмотрел на юношу обманчиво лукавым и очень внимательным взором. Саша закусил губу, пытаясь скрыть улыбку.
– Ты там был три дня. Что ты успел натворить?
– Я ровным счетом ничего не натворил. Никто ни о чем не узнал и не узнает. Все сложилось невероятно удачно!
– Тогда, может быть, ты не сочтешь за труд поделиться подробностями со старым сатиром?
– Если тебе так интересно…
– Рассказывай, – велел римлянин.
– У Софи пятнадцатого числа был День Рождения, исполнялось тридцать три года. Она решила отметить сию значительную дату на даче, позвала множество разного народа: кроме всех подруг, еще художников, натурщиц и натурщиков, поэтов. Не было, конечно, никаких знаменитостей, только такие, кто время от времени ходит на Среды в Башню и подобные творческие встречи, просто чтобы стать поближе к кумирам. Как сама Софи. О, ты бы знал, что случилось во второй вечер! Прислали букет от самой Зинаиды Гиппиус! Софи бросало из обморока в эйфорию. Что там началось! Все выражали восторги, вспоминали свои встречи со всякими знаменитыми людьми. В общем, всем сразу стало не до «детей», как они нас все время называли. Таких «детей» было всего трое: я, Зиночка, дочка Веры Игоревны…
– Это при которых ты в женское платье нарядился?
– Да что ж такое-то? Мне на даче все это платье вспоминали! Софи даже просила ради нее нарядиться еще раз. Слава Богу, маман была против, а то, глядишь, и уговорили бы. В общем, нас – тех, кто помладше – было трое: я, Зиночка и Ваня Аловский.
И вот, в этот самый вечер, я вдруг вижу, что Ваня под шумок поднимается наверх. Я пошел за ним следом.
Шел я не слишком осторожно и Ваня заметил меня еще на лестнице, но отчего-то не остановился. Он зашел в комнатку, которую нам отвела Софи – маленькая комнатушка, в которую еле влезло две кровати и тумбочка между ними. Из освещения – только окошко да керосиновая лампа.
Я зашел в комнату, а Ваня уже сидит на своей кровати, одной рукой под подушкой шарит. А глаза так и бегают! Увидел меня и будто бы удивился. «Сашка, – говорит, – а ты секреты хранить умеешь?» Я сказал, что умею.
Он тогда достал из-под подушки какую-то книжку, может, и вовсе записную, а из ее корешка – крохотную ампулку. Совсем как в страшных сказках Филиппа, но внутри – не черная кровь, а белый порошок. Этот дурак в атмосфере богемы совсем с ума сошел и кокаином балуется! А начиналось все вроде бы безобидно, с «Тридневена во гробе»… Он и мне предложил! Я, конечно, отказался.
Тогда он попросил меня никому не рассказывать, я пообещал и лег, отвернувшись к стенке – будто мне и дела нет. Когда я через некоторое время обернулся, Ваня уже лежал тихий, довольный, румяный и что-то мурлыкал. Я дотронулся до его руки, слегка похлопал по щекам, но он только засмеялся и даже глаз не открыл. Я выглянул в коридор, убедился, что на нашем этаже никого нет и в помине, поплотнее затворил дверь и сел рядом с Ваней. Ни на его руках, ни на шее я не нашел царапин или порезов, так что пришлось рискнуть и укусить.
Я укусил вот сюда, почти в самое плечо, чтобы не было заметно под одеждой. Кусал очень осторожно, одним клыком, чтобы не было ясно, что оставшийся след – от зубов. В одной из историй Филиппа я слышал, что лучше делать именно так.
До этого момента я пил кровь единственный раз в жизни, больше месяца назад, но, пока я не слизнул первую каплю, не осознавал, как проголодался. А держать Ваню было так приятно – как щенка или котенка. Только я так и не понял, нравилось ли ему то, что происходило. Зато потом он уснул, как убитый, и проспал почти до обеда.
– А ты?
– Тоже проспал до обеда. Но перед этим гулял всю ночь. Было так тепло, так хорошо! Я выскользнул из дома, перелез через забор, чтобы не скрипеть калиткой и просто ходил по поселку. А потом на дуб залез. Такой огромный, старый сухой, как в сказке. Я долез, наверное, до середины и на развилке ветвей просидел до рассвета. С одной стороны был виден поселок, как на ладони, а с другой – старая-престарая осевшая церковь с колокольней.
– Тот мальчик потом ничего не вспомнил?
– Кажется, нет. В любом случае, он ни о чем не расскажет, иначе ему придется рассказать и про кокаин. Так что ты обо всем этом скажешь?
Марк задумчиво пожал плечами.
– Возможно, в этот раз все действительно сложилось на редкость удачно. Но не рискуй так больше, пока не наберешься сил.
– Хорошо, – согласился Саша. Он еще раз лениво потянулся в кресле, но затем вдруг встал и пересел на подоконник.
– Ты сегодня не слишком спешишь домой, – заметил Марк.
– Если я тебя утомил, могу уйти.
– Нет, ты мне совершенно не мешаешь. Оставайся хоть на всю ночь.
– Могу и ночь просидеть – сегодня папенька уехал на дачу к Барятовым и до пятнадцатого числа не появится. Нам с Денисом денег оставил – мол, мы оба уже взрослые – велел дома не безобразить, и уехал. А Денис целыми днями где-то пропадает.
– Ты что-то не рад нежданной свободе.
Саша немного грустно улыбнулся.
– У меня ведь в начале августа День Рождения. Мы, честно говоря, его никогда широко не справляли. Но в этом году выходит, что почти никого не будет, разве что приятели по гимназии смогут прийти. А матушка, мало того, что сама у Софи на даче до сентября останется, так еще и бабушке с дедушкой, и крестным моим написала, что я только иду на поправку и любое переутомление, любое застолье может быть для меня вредно. Чтобы не дай Бог никто не заглянул! Вот ни черта не понимаю – она не рада, выходит, что я жив? Она мне в глаза почти не смотрит…
![Маска Зверя. [история чёрного серебра]](/uploads/covers/dc/dc9acecd4b5964fad6eb9bfde9123b0bdf9cd448.jpg)
![Юноша и Зверь. [история чёрного серебра]](/uploads/covers/a5/a5ea691c3048237a27f187ea045a9d678161d89c.jpg)
