1
.
Кто ест мыльные пузыри
Девочка была еще так мала, что верила: секунды длинные-длинные, а всё красивое – вкусно.
В воздухе перед ней висело Чудо.
Чудо было круглым и цветным, и не просто цветным, а меняющим свои краски и узоры как в калейдоскопе. Оно слегка колыхалось, словно дышало, и медленно (ведь секунды были длинные) опускалось вниз. Девочка хотела поймать его ладошкой, но передумала и поймала языком. Вместо фруктового желе, которым она лакомилась на завтрак и рассчитывала полакомиться сейчас, она ощутила легкий привкус шампуня, словно в ванне, когда мама моет ей голову. И все. Чудо исчезло.
Девочка удивилась и на одну длинную-длинную секунду задумалась, не разреветься ли.
– Эх ты, Дунька в ступе, – сказала мама. – Кто же ест мыльные пузыри?
Девочка, которую звали не Дунька, давно привыкла к маминой присказке. Гораздо важнее было другое: Чудо обрело название. Чудо обрело назначение! Его нельзя было есть (невкусно и нечего), им нельзя было играть (исчезает на ладошке), на него нельзя было обидеться (слишком красивое), а можно и нужно было им любоваться.
– Сама! – сказала девочка.
Она подула в колечко с мыльной пленкой и оказалась в хороводе радужных шариков. Чудеса окружали ее в таком знакомом – уже три весны знакомом Мире. Из воздуха и ее желания – легкие, дразнящие, манящие…
Девочка макала и макала колечко во флакончик, впервые познав страсть, в то время как ее Старшая Сестра спокойно наряжала куклу. Мама смотрела на них и думала, что Старшая никогда не поймет Младшую. И хотя она, мама, очень любит Младшую, но и ей было бы чуточку спокойней, если бы та больше походила на свою сестру и других знакомых детей.
– Алеська, не пищи! – потребовала Старшая, когда флакончик опустел.
«Ах ты моя Алеся в Стране чудес…» – подумала мама.
Алеся росла, и мыльные пузыри, которые она выдувала, росли вместе с ней. Алеся научилась ловко с ними управляться. Выпросив, выклянчив, получив в подарок заветный флакончик, она каждый раз заново открывала для себя это Чудо.
Вот в колечке растянулась тончайшая пленка, тоньше паутинки и совершенно бесцветная – откуда потом берется радуга?.. Если поднести ее к глазам, видно, что пленка живая: в ней что-то кружится и пляшет. Алеся выучила новое слово – «микроорганизмы». Возможно, это они есть, совсем маленькие, крохотные организмы? И это они, повинуясь ее дыханию, превращаются в такие прекрасные и большие – больше самого крупного апельсина – летящие шары?.. На улице они спешат унестись с ветром, но лопаются раньше, чем скроются из вида. Дома – быстро опускаются вниз (секунды уже не были такими длинными). И ловить их бесполезно: они словно бы и не лопаются, а просто исчезают с нежным щекочущим прикосновением, как бабочки, улетающие в иное измерение.
Она пробовала дуть медленно и плавно: пузырь вызревал овалом, отделялся под собственной тяжестью и, если успеть подставить колечко, вальяжно рассаживался на нем. Алеся дула в получившуюся половинку сферы: новый пузырь зарождался внутри своего старшего брата, прорастал наружу, и так, обнявшись, они отправлялись в полет. Алеся ловила сиамских близнецов и дула в них снова: теперь в полет отправлялись целые соты…
Как-то, посадив пузырь на колечко, она попробовала им поймать еще один. Забавно: второй отскакивал от первого, словно мячик! Некоторое время Алеся развлекалась новой игрой, потом решила проверить, что будет, если она намылит собственную ладонь. И тогда впервые в жизни мыльный пузырь дался ей в руки. Он был лишь чуть тяжелее воздуха, а ей так хотелось его погладить, поцеловать! Но губы чмокнули пустоту…
Алеся не увлеклась бы так мыльными пузырями, если бы имела возможность больше играть со своими ровесниками. Но и в детском саду, и на дворовой плантации она была явным дичком. Ее считали слабой и некрасивой, и сама она привыкла так считать. Зеркало говорило ей, что у нее две тощие косички, маленькие глаза в белесых ресницах и большой обиженный рот. Лет с двенадцати к обычным своим любезностям зеркало стало добавлять про угловатую фигуру, плоскую грудь, короткие ноги, неизящные руки… В общем, беседовать с зеркалом не хотелось.
Бывали минуты, когда Алеся становилась почти хорошенькой: когда теплое слово трогало душу, добрая книга погружала в мир странствий, интересная мысль завладевала ею; когда пробегающий мимо мальчуган дергал ее за косичку. Вот тогда она расцветала, вспыхивая каким-то удивленным светом. Но зеркало Алесю такой никогда не видело, а значит, и рассказать об этом не могло. Что касается объектива фотоаппарата, он запечатлевал лишь каменное изваяние с вымученной улыбкой, которое даже сама Алеся считала слишком некрасивым.
Сколько бы ни вглядывалась она в глаза своему отражению и фотокопиям, себя истинную она увидеть не могла.
К куклам и обычным девчачьим забавам она была равнодушна. Кроме пузырей, которые не переводились в доме, она владела еще одним сокровищем, и его-то можно было держать в руках и разглядывать, сколько хочешь. Главная прелесть его заключалась в неизвестности происхождения. А был это маленький (но тяжелый) стеклянный шарик, лимонно-желтый, с трещиной посредине. Вскоре после того как раскопала его в домашнем хламе, Алеся прочитала «Хрустальное яйцо» Уэллса, и этот волшебный и грустный рассказ послужил ей инструкцией к действию. Она и раньше знала, что, поднеся шарик к глазу, можно увидеть лунную поверхность (что же еще?) с ее тропинками, кратерами и неземной игрой света. Но это была ерунда в сравнении с тем, что, если всматриваться долго и умеючи, взгляду открывались Другие Миры!
Никто их больше не видел, даже мама. А сестра, когда они ссорились, грозилась выбросить шарик. Ничего страшнее этого Алеся представить себе не могла. Она сделала тайник: справа от двери под линолеумом расковыряла в дощатом полу ямку, и долгие годы (до очередного ремонта) тайник этот надежно хранил ее сокровище…
Была еще одна странность, которую Алеся в себе осознавала. Ее все время куда-то тянуло. Взрослый романтически настроенный человек назвал бы это «тягой странствий». Алеся говорила просто: «Хочу туда…» А зачем? Этого она объяснить не могла.
Как-то в детсадовском возрасте она подбила свою Лучшую Подругу отправиться в путешествие к Красным домам. Город еще не разросся так бурно, идти предстояло по чистому полю. Для двух кнопок, какими они тогда были, это казалось неслыханным приключением. Далеко-далеко, у самого горизонта, возвышалась пара новостроек из красного кирпича. Кнопкам было страшно, но они подбадривали себя песенкой про «танцующих утят».
