День только начинался, но было уже жарко. В старом сквере еще ощущалась прохлада ночи, но солнечные лучи уже медленно, но уверенно подкрадывались к влажным скамейкам. Сегодня Иван проснулся рано и от нечего делать вышел прогуляться, пока еще не стало совсем душно. Отпуск подходил к концу. Работа над диссертацией не шла, и он решил сделать перерыв. Да, он устал, иссяк. Порою казалось, что все, что он делает, не имеет никакого смысла. Какая-то никому ненужная возня. Попытка создания видимости жизни.
Его выписали из психиатрической больницы, как абсолютно здорового. Но, последствия пребывания в этом заведении не прошло для него незаметно. От былой веселости и наивности простоватого парня не осталось, и следа. Да и внешне он изменился. Темных волос коснулась седина, пока еще едва заметная, только на висках, но безжалостно напоминающая о бессонных ночах и отсутствии душевного покоя.
Шло время. И об этом эпизоде его жизни уже никто не вспоминал, а его статус преподавателя истории, окончательно стер этот «неприятнейший» для него факт из памяти, знающих его людей. Но сам он ничего не забыл. Весь парадокс заключался в том, что все события, произошедшие в недалеком прошлом, свидетелями коих было множество людей, как будто и не происходили. Газеты ничего не писали, органы не о чем не ведали, люди ничего не помнили. История на Патриарших прудах, участником которой он невольно оказался, могла бы казаться сном, но это было не так. И каким бы нелепым, и фантастичным не было появление этой троицы тогда в Москве, та встреча целиком изменила всю его дальнейшую жизнь. А история о Понтии Пилате не выходила у него из головы.
Несмотря на ранний час, было душно. Дождя не было давно, и от зноя не спасала ни тень деревьев, не ночная прохлада. Становилось жарче, среди аллей появились первые прохожие, и размышления Ивана были прерваны обычной человеческой суетой.
–Молодой человек, извините меня за мою бестактность, что я обращаюсь к Вам, не будучи знаком.
Иван огляделся по сторонам, дабы обнаружить источник произнесенных слов. Он бы мог поклясться, что еще секунду назад на этом месте никого не было. Перед ним стоял сухонький старичок довольно высокого роста. Он опирался на трость, цвета слоновой кости точно гармонировавшей с его костюмом такого же цвета. Его глаза, с черными немигающими зрачками, резко контрастирующими с сединой и всем обликом, были удивительно живы. Было впечатление, что они существуют, как бы отдельно, и абсолютно не связаны с этой немощной, и блеклой фигурой.
– Я давно наблюдаю за Вами, и думаю, что не ошибусь, если скажу, что Ваше теперешнее состояние связано с решением вопроса, на который невозможно найти ответа. А проще говоря, Вас, как и всех философов-идеалистов интересует один извечный вопрос: в чем смысл жизни, -продолжил незнакомец.
Ивану не хотелось разговаривать, последнее время он предпочитал одиночество. Эта привычка выработалась у него в то время, когда он вынужден был находиться в больнице. Но вопрос был задан, и Иван из вежливости решил ответить, рассчитывая быстро отвязаться от назойливого собеседника. И сказал первое, что пришло в голову.
– С чего Вы взяли, что я философ? – поинтересовался Иван.
– Ну, это же очевидно. Вы бродите один, в самую рань, говорите вслух, явно того не замечая, рассеяны, потому что наступили в грязь, хотя ее можно было легко обойти и в заключении, – разве не томик Ницше торчит из Вашего правого кармана?
Иван с удивлением посмотрел на свой грязный ботинок и покосился на правый карман пиджака, из которого торчал маленький карманный вариант Ницше, который он штудировал последнее время. Ему не давала покоя мысль, что свобода, звучавшая из уст Заратустры слишком похожа на богоотречение и, что в этом произведении что-то не так. Книжицу эту, он взял, когда вышел из дома, да так и забыл о ней. Тем более удивительно, что ее заметил, а более того увидел название, старик.
– А почему бы не принять во внимание тот факт, что эту свободу даровал человеку тот, кому все так усердно молятся? – как будто прочитав мысли Ивана, промолвил незнакомец. При этом его черные глаза иронично улыбнулись.
–И потом, разве не говорил его сын, распятый во славу этой пресловутой свободы, что люди также сыны божьи и могут творить подобно отцу? Так в чем же инакомыслие и где Вы видите богоотречение? Или сам факт творчества наказуем? – утверждающе сказал старик.
– Кто, Вы? – спросил Иван.
– Кто я? Прохожий, – ответил незнакомец, лучезарно улыбнувшись. Впрочем, уже теперь Иван заметил, что первоначальное впечатление о нем оказалось ошибочным. Перед ним теперь стоял высокий человек средних лет с красивой сединой и пронизывающими, как уголь черными глазами.
– А впрочем, это не имеет никакого значения. Важно лишь то, что Вы собираетесь делать дальше. Я имею в виду Вашу жизнь, которую, как говорил один писатель, и тут я с ним полностью согласен, нужно прожить так, чтобы не было безумно больно за бесцельно прожитые годы. Вы никогда не пробовали себя на литературном поприще? – спросил он вдруг.
– Я писал стихи, но мне сказали, что они плохи, – выдавил, ошарашенный тирадой незнакомца, Иван. Они и в самом деле были неудачны.
–Попробуйте еще раз. И может быть в другом качестве. Писателя, например. Или как любил говорить Ваш друг по больничной палате – в роли Мастера. Кстати он был недалек от истины, ибо, чем настоящий писатель не творец. И поверьте мне, там, и он указал пальцем вверх, ничуть не лучше, чем тут. И этот очевидный факт зафиксирован в изумрудных скрижалях того, кто рожден за тысячелетия до прихода вашего спасителя. Кстати, он тоже не сказал ничего нового, как и его последователь. Но Вам пора собираться, если не хотите, чтобы Ваш Ницше полностью промок. Гроза будет, – при этом незнакомец посмотрел на небо, на мгновение задумался, как будто просчитывая что-то, – через полчаса.
Иван с удивлением посмотрел на часы. Ему казалось, что прошло часа два с момента его выхода из дому. Однако стрелки показывали иной промежуток. Дело шло к вечеру. Огромная туча накрыла весь парк, так что стало совсем темно. Иван перевел взгляд с неба на землю. Незнакомец исчез так же, как, и появился. И Иван так и не успел поинтересоваться: откуда тот так много знает про него, про больничную палату, Мастера. Он еще раз посмотрел на небо и понял, что обещания прохожего относительно грозы небезосновательны и поэтому решил не рисковать, а отправиться в укрытие, дабы и другая часть пророчества относительно томика Ницше не сбылась.
