Долин – свободный художник с большой земли.
Турманов – бывший начальник закрывающегося геологоразведочного участка.
Варнаков – моторист рыболовной артели, бывший черный старатель.
Грыжа – верный помощник Турманова, бывший мелкий уголовник, вставший на путь исправления.
Бром – кореш Грыжи. Человек мутный, когда-то работал чернорабочим у геодезистов на Кольском полуострове.
Коля Айсенов – якут, водитель Татры в компании Харпнефть.
Энку Чагадаевна – молодая тунгуска (эвенкийка).
Верона (Вероника) – обильная женщина, предприниматель, подруга Грыжи.
Кертман – старший диспетчер аэропорта.
Марк Салищев – сейсморазведчик, работает на Харпнефть по договору.
Хокто – человек.
***
В книгах его называли просто поселком, потому что так называют поселки все, кто пишет о севере. Реки нарекают реками, низины – низинами, камни – камнями. Конкретно этот поселок находился посреди тундры на пересечении территорий народов, геологических провинций и природных зон. К западу обитали ненцы, к востоку эвенки, а к югу расположились якуты. Не удивительно, что в поселке смешались самоедская, тунгусская и якутская культуры, вернее все они примешались к советской, подобно ингредиентам в хорошем коктейле, где за основу все же брали крепкий алкоголь. И если на большой земле к этому времени от советского почти ничего не осталось, то здесь оно еще проглядывало прогнившими остовами дощатых барж, ржавой техникой, домиками метеостанций и заборами с колючей проволокой.
Долин устроился на повидавшем виды диване. Садящийся на него человек последовательно ощущал все до одной пружины и каждая из них имела свой норов. Одна впивалась в зад, точно змея; другая игриво прогибалась то в одну, то в другую сторону; третья проявляла себя неожиданно, выскакивая ровно в тот момент, когда человек думал, что уже окончательно устроился. Наблюдение, впрочем, касалось лишь натур утонченных, вроде Долина. Люди, что плюхались на диван в бушлатах, стеганных штанах, робах, пуховиках, пружин не ощущали вовсе. А таких в конторе обитало большинство.
С началом рабочего дня, который в полярную ночь рабочим назывался весьма условно, комната отдыха понемногу наполнялась людьми. Контора Олуховской экспедиции выполняла роль клуба, столовой, приюта во время пург и стихийных бедствий, избирательного участка в дни выборов, а также исполняла сотни других ролей. В старые времена сюда приезжала передвижка с кинофильмами, артисты, лекторы, позже проводили дискотеки. Потом перестал приезжать кто-либо. Сама экспедиция прекратила существование лет уже десять как. Затем и здание сняли с баланса, а жизнь в нем теплилась лишь волей Турманова и благодаря постояльцам, вроде Долина, а также различным группам, сваливающим здесь на зиму снаряжение. Первопроходцы давно разъехались. Все, кроме Турманова, который задержался, чтобы подчистить хвосты, да так и остался.
Долин жалел, что не застал время, когда начальник пребывал на пике могущества. Его привлекали подобные судьбы. Такие люди составляли особую касту. Геологи, биологи, антропологи, что пересекали высокие широты в поисках научных знаний. Они жили в стойбищах и палатках, а то и вовсе под открытым небом; бродили по тундре с молотком и тяжелым рюкзаком, наполняемым образцами; или ходили по жилам «с лейкой и блокнотом», записывая фольклор, историю, познавая язык и социальные отношения; плавали на льдинах, проводя исследования океана и наблюдая погоду. Эта жизнь не ушла совсем, но в значительной мере поблекла. Героизм перестал вдохновлять, а фанатики работы на износ, лишений ради науки и кочевого образа жизни, воспринимались теперь большинством людей фриками, то есть персонажами не от мира сего. Сик транзит глория мунди.
Может быть поэтому Турманов остался в поселке даже потеряв высокую должность, а с ней и немалую власть. Здесь еще теплились старые представления о долге, самопожертвовании, ещё жили мифы о первопроходцах, открывателях, покорителях.
***
Моторист рыболовной артели Варнаков ввалился в контору весь в снегу, с изморозью на бороде, усах и енотовой шапке. Вместе с холодом, истекающим от одежды, комнату отдыха наполнила тревога. Что-то случилось. Даже совершенно усталый человек сперва, как минимум, отряхнул бы одежду и обувь от снега, а скорее скинул бы пуховик с шапкой ещё в сенях, пригладил бы волосы, чтобы явить себя обществу человеком удалым, независимым, но приличия знающим и не чуждым вежеству.
Никто не сделал Варнакову замечания, никто не задавал вопросов. Ждали, когда отдышится и сам все расскажет.
Летом его артель обитала на морском берегу, ловила со старого баркаса неводом омуля и корюшку. Такой лов продолжался только на чистой воде, два-три месяца в году. В остальное время парни промышляли в речных промоинах выше поселка, где на блесну, на живца или на мышь брал огромный таймень в три-четыре пуда. Рыбу солили, коптили, поставляли в далекую воинскую часть, пограничникам, на зону, меняли ненцам и эвенкам, продавали на туристический теплоход «Хатанга», который появлялся в губе несколько раз в году.
Тем и жили.
– Никогда такого не было, чтобы вахтовка оставила человека на трассе, – произнес, наконец, хриплым, но громким голосом моторист. – Посреди зимы! В самую темень!
Он все еще стол в дверном проеме, опираясь рукой о косяк. Один из постоянных обитателей конторы Грыжа поставил рядом с мотористом прочный конторский стул.
– Тебя что же, не подобрали? – удивился он.
Варнакову нередко приходилось добираться до поселка на попутке, потому что артельский вездеход или ломался, или уходил с уловом к дальним жилам.
– Почему не подобрали? – Варнаков сел. С унт на пол начали падать первые капли. – Меня-то как раз Коля подбросил до поворота, но на зимнике сразу троих пропустил.
– Непохоже на него, – с упреком заметил Грыжа.
Упомянутый Коля Айсенов работал водителем на Харпнефть (Харп – северное сияние в переводе с ненецкого). В поселке компанию не любили и называли не иначе как Хапнефть. Возил Коля вахтовиков от аэродрома до буровой вышки на шикарной четырехосной Татре в полярном исполнении. Двойные стекла, отопление, мультимедийный комплекс, спутниковый телефон, интернет. И вот это чудо цивилизации проехало мимо трех замерзающих в тундре людей. Никогда такого не случалось. Потому что граничило с вероломство, с попранием устоев севера.
Правда, как выяснилось в ходе расспросов, сам Варнаков в салоне Татры задремал, к тому же пребывал в похмельном состоянии.
– Точно тебе не причудилось? – переспросил Турманов.
