Марракеш – один из четырех имперских городов Марокко. В сердце старого города – площадь Джема аль-Фна. Здесь можно увидеть акробатов, сказочников, продавцов воды, танцоров и музыкантов (Википедия). Круто! Я хочу побывать в стране, где продавец воды – сродни сказочнику и музыканту! Там точно знают, в чем смысл жизни.
1.
Запотевшие окна автомобиля – отличный холст для примитивных мыслей. Длинный палец с круглым ногтем вдавливал в стекло смысл. Несколько линий, несколько кружков, зигзаги, цветок, улыбка, дым. Затем нервное движение – и сквозь мутный налет зияет маленькая дыра в мир, оставшийся под обстрелом туч. Вода живет сама по себе. В ней – жизнь. Чуть утихнет и снова бьет. Она не любит тишины. Она в ней становится затхлой.
Радио сбивчиво бормочет. По салону распространился запах сигарет и теплоты. Сидение откинуто. Ногам мало места. И хочется дышать. Но улица – лужи – грязь. Всё это как-то несерьезно…
– Она спит?
Отрывает палец от влажного стекла, поворачивается.
– Глаза закрыты, – задумчиво, желая разобраться. – Может, толкнуть разок?
– Не надо.
– А вдруг притворяется?
– Ты идиот.
На заднем – девушка лет двадцати пяти, скрючив длинные ноги, запрокинула голову и руки сложила на груди. Тут по-иному не уложишься. Только спустя пять минут откроешь внезапно глаза и увидишь серый потолок в дыму. И двух людей. Один курит, не зная, чем занять рот, другой – рисует, не зная, куда деть пальцы. А ты лежишь и думаешь про себя, что спать и только делать вид – это почти одно и то же. Главное, побороть странное желание распахнуть глаза, именно в тот момент, когда на тебя смотрят.
Серо-зеленые глаза – на фотке очень четко видно. А если так посмотреть, цвет просто болотный, с гнильцой в общем. Зато у него красивые уши. В восемнадцать с ним что-то произошло – он постучал товарищу, вытащил его в подъезд и сунул в руку цыганскую иглу с куском хозяйственного мыла. Тот долго не думал. Подставил под ухо мыло и, прищурив глаз, воткнул иголку в мочку. С тех пор там едва заметный шрам. Серьгу он бросил носить и больше не собирается.
Он за рулем автомобиля. Снаружи смыта грязь, а вот внутри… Окна запотевают, открывать их не хочется. Больше всего на свете он ненавидит сырую одежду. Дым по салону растекается тусклыми дорожками, никто не кашляет – к дыму пора привыкать. И он курит, не тратя совесть. Много и мимо. Затягиваться его так и не приучили. Порой он бросает усталый взгляд на полупустую пачку и думает, что переводить сигареты не стоит. Но снова и снова его рука тянется к ним и поспешно запихивает в рот. Дождь так мерзко то и дело пришлепывает по крыше, а длинный парень с детским, но хмурым лицом, затер до прозрачности стекло и смотрит туда, не отрываясь. Вдруг поворачивается и говорит:
– Илюх, у тебя с ней было?
– Не твоё собачье дело.
– Так было?
– Отвали, а?
В багажнике он везет тайну, которой до предела заполнится вся последующая жизнь.
2.
Я маленький человек. Я маленький человек. Я маленький…
Каждое утро, заваривая чай, я думаю так. Заглядываю в шкаф, где хранится хлеб, натыкаюсь на зеленые корки и, сморщившись, хлопаю дверцей, чтоб та погромче долбанула. Я злюсь. Всегда, затыкая как скважину душу, всегда, не заботясь о смысле, я ем что попало и пью. Я перестал получать удовольствие от пищи. Я не умею зарабатывать столько денег, чтоб наслаждаться. Жизнь. Без денег она глуха.
Без денег я не могу даже попасть в кино. Вход закрыт. Места заняты. И в темном уютном зале кто-то жрёт поп-корн. А я вот уже три года не был нигде, кроме работы и грязного дома. Я менеджер по продажам краски. Пять дней в неделю вылетают из жизни как в трубу. Выходные – тоже не жизнь. Проклятая семья, затраханная проблемами. Вчера сломался чайник, неделю назад приходили из энергосбыта, сегодня ночью я слышал, как в прихожей искрится проводка. Я закрыл глаза и считал. До десяти, ста, тысячи… Бессонница паразитирует на моем мозге регулярно.
Три года назад я женился. Маша хорошая девушка, она умеет быть женщиной. Она любит готовить, стирает белье, кричит по вечерам и прячет от меня пиво. А я и не думал никогда, что любить – это вот так, просто терпеть кого-то рядом. Годами и десятилетиями. Терпеть невыносимость, ждать того, чего никогда не случится. Но ждать и ждать… Растить упрямый рог. Маша не знает пока, что я задумал.
Четыре года назад у нас появилась дочка. Моя маленькая плаксивая дочка, с кучеряшками на висках как у меня, с тоненьким голосочком, дурашливыми привычками хватать все со стола, подбирать окурки… Когда я узнал, что стал папой, то жадно напился и принялся вспоминать красивые женские имена. Через день я послал Маше записку с какой-то измятой медсестрой: «Назовем Маргаритой». Нашу дочку зовут Ксюшкой. А Маргаритами называют других.
Поначалу я не подозревал, что на самом деле, с самого рождения был маленьким человеком. Мне вполне хватало. Одному. Когда нас стало трое, я вспомнил, что быть мужчиной – это не просто заниматься сексом с девушками, смотреть футбол и пить с друзьями. Если в твоем доме живет крошечное существо, чья жизнь зависит от зарплаты, которую ты обязан раздобыть, всякая копейка вдруг приобретает власть над тобой, а месячные суммы кажутся ничтожными. Тем более, если крошечное существо нуждается в лекарствах. Когда оно смертельно устает от плача, и ты, маленький никчемный человек, продаешь болванам краску разных расцветок лишь для того, чтоб жизнь твоего существа продлилась. Жизнь бесцветная, безальтернативная, если нет денег.
Однажды в воскресенье мы пошли в парк. Ксюшка бегала по песочнице, а Маша как-то странно на нее смотрела, не отводя глаз. «У нее что-то с ногами…» Она бормотала себе под нос. Со следующей недели Маша с дочкой поселились в больничных коридорах. Поначалу я злился, каждый доктор выхватывал из моего кармана то обед, то ужин, а иногда и недельный улов. Но потом и я заметил, что с Ксюшкой действительно что-то происходит. Раньше я любил смотреть телик, а теперь включал его на жуткую громкость, а сам наблюдал за дочкой, играющей на ковре. И мне было противно, я будто следил за преступником, который вот-вот проколется.
Доктора все как один жулики и лентяи. Мы говорили – у нее головные боли, по ночам она громко кричит, от долгой ходьбы заплетаются ноги, немеют руки… А они посылали нас к своим товарищам. Наверное, чтоб и те пошиковали на мои жалкие деньги. Только один спустя несколько месяцев сделал какое-то там обследование, понял, возможно, что денег у меня больше нет и сказал: «Хордома крестца». Чего?..
Это потом я узнал, что бывают такие опухоли, которые растут прямо из кости. Они страшно привязчивы и жрут человека без всякого стыда. Одной операции не хватит, нет. Часто они, эти твари, преследуют человека всю жизнь. Ученые спорят – доброкачественные они или злокачественные, по мне так, они полное говно. С недавних пор больше всего на свете я ненавижу опухоли. Любого вида. К тому же некоторое время назад нам сказали, что у основания черепа тоже появилась эта мерзость. Она плодится, а я не успеваю продать столько краски. У нас в конторе просто нет таких денег, что нужно.
