Кострома, декабрь, 1996 год.
Поэтесса Мария Чапыгина.
Мария Чапыгина:
Нет, он не хотел умирать!
Он хотел только жить и смеяться.
В слезах поседевшая мать:
Ему было всего девятнадцать!
Нет, он умирать не хотел!
Любимая плачет девчонка.
Он вдруг… убежать не успел
От мин, завывающих тонко.
Мы все с вами ждали родных,
Смириться с утратой непросто.
Он умер в сороковых?
Нет. Только вчера. В девяностых…
Небольшая пауза.
Мария Чапыгина:
– Вот такое стихотворение…
Грозный, февраль, 1995 год.
Окраина города. Частные одноэтажные дома. По улице, поднимая клубы пыли, движутся военные грузовые машины, техника.
Одна из центральных улиц Грозного. Чудом уцелевшая автобусная остановка.
Ребята из ОМОНа и морской пехоты; здание бывшего мусульманского центра в Грозном; могила с деревянной табличкой.
Из дневника Алексея Сафонова:
«Нас перебросили в Грозный и прикрепили к Костромскому ОМОНу. Поселились в подвале бывшего мусульманского центра. А еще раньше здесь был райком партии. Неподалеку от нас, прямо на газоне, могила. Это после январских боев. Хоронили тогда прямо в городе. И никаких табличек не ставили – просто закапывали в землю. А многих даже и не закапывали, прикрывали чем-нибудь – и все…»
Кострома, декабрь, 1996 год.
Подполковник милиции Николай Галкин.
Николай Галкин:
– Картина была удручающая: кругом трупы. Все было усеяно, но подобрать нельзя было – снайпера работали… Такая удручающая была картина…
– А вы с какими войсками контактировали?
– Мы контактировали с внутренними войсками. Нам было придано четыре бэтээра с экипажами. Но, вы понимаете, ребята молодые, восемнадцатилетние. Командир бэтээра, экипажа, ему еще самому учиться и учиться, а его призвали в армию и послали в такую мясорубку. Приходилось уже из наших ребят-офицеров назначать старшими бэтээров, под свое командование брать, и так нести службу. Но я не скажу, нам ребята хорошие попались солдатики. Все понимали. Вместе с нами ели кашу, всё делили, как на войне, все по-братски.
Грозный, февраль, 1995 год.
Ребята из ОМОНа и морской пехоты умываются, бреются, подстригают друг друга, приготавливают пищу.
Из дневника Алексея Сафонова:
«Понемногу обустраиваемся…
Прибежал откуда-то щенок. Ребята прозвали его «чеченец»…
Часто к нам подходят женщины и рассказывают о наболевшем. Один такой рассказ ребята сняли на видеопленку».
Женщина:
– Хорошего мало было… У меня в декабре и январе два сына убили… (Плачет).
Руки солдата разворачивают сложенный вчетверо листок из школьной тетради.
Из дневника Алексея Сафонова:
«Когда мне протянули это письмо – это была полная неожиданность! Я даже подумал сначала, что это шутка. Но это настоящее письмо. Как оно дошло сюда, в Чечню, совсем непонятно! Правда, фамилия отправителя мне незнакома. Но, все равно, я очень рад! Так рад, что даже решил переписать письмо в свой дневник. Вот оно…»
Текст письма.
«Здравствуй, Алексей.
С приветом к тебе Женя.
Это письмо, наверно, тебя очень удивит, может ты будешь не доволен этим беспокойствием. Но тогда извини меня, пожалуйста.
Ты подумаешь, какое я имею отношение к тебе и почему я решила написать? Просто я увидела мать Юры и спросила, проводили тебя в армию или нет? Она сказала, что уже получили письмо от тебя и дала мне адрес твой. А я у ней спросила, может кто у тебя есть, в смысле девушка, и она тебе пишет, но она ответила, что у тебя нет никого.
Дела у меня идут по-старому, никуда не хожу, сижу дома. Может ты задашь вопрос насчет Тольки, то я совсем никакого отношения к нему не имею и не хочу иметь. Но вот вроде все пока. До свидания. С приветом Женя, надеюсь не забыл, хотя мы с тобой не очень хорошо знакомы, кроме у тети Вали, когда я была у них. Но ничего, надеюсь будем очень хорошо знакомы, и, конечно, это будет и от тебя зависеть.
Еще раз до свидания.
Жду ответа, если напишешь».
Руки солдата сворачивают листок.
Из дневника Алексея Сафонова:
«Фамилия девушки Куликова. Не припомню, кто это, хотя дом, где она живет, неподалеку от моего».
Кострома, декабрь, 1996 год.
– Был ли жесткий распорядок дня?
Николай Галкин:
– В такой командировке без жесткой дисциплины невозможно. В семь часов подъем, умывание, в восемь часов завтрак. В восемь двадцать нам уже ставилась задача: или мы шли на зачистку района или на разминирование.
Николай Галкин смотрит кадры по телевизору: по узкой улице в частном секторе Грозного движется БТР, за ним омоновцы; обыск подозреваемых; омоновцы подходят к частному дому, заглядывают в подвал; военный, осторожно ступая, входит в комнату; полуопрокинутая детская кроватка; на полу в луже крови убитая собака.
– Прочесывали лес…
Николай Галкин:
– Зеленку прочесывали. Вот как раз с северной стороны к нам вплотную подступала зеленка, то есть заросли кустарника густого. Когда она цветет весной, практически ничего не видно за двадцать метров, а в ночное время оттуда постоянно шли обстрелы. И вот мы дважды ее прочесывали. Обнаруживали там растяжки, указатели, по которым шли боевики, ночлежки.
Кадры по телевизору: отряд омоновцев подходит к «зеленке»; омоновцы входят в заросли, осторожно передвигается; один омоновец, заметив впереди строение, стреляет в окно его из подствольника; взрыв гранаты внутри строения.
– А возвращались когда, было ли определенное время, во столько-то сбор?
Николай Галкин:
– Вы понимаете, на каждую операцию время назначалось, уезжаем на три часа, но не всегда получалось. Бывало и шесть часов. Но бывало и за два часа успевали. Это зависело от объема проводимой операции.
– Но к вечеру возвращались.
– Да, к вечеру все… Вечером ужин. Для кого и обед одновременно, проверка вооружения обязательно. И назначение в наряд, то есть на ночь развод наряда. Назначался дежурный офицер – круглые сутки ответственный он был – который следил за сменой нарядов и сохранностью оружия.
– Отбой в десять часов?
– Как такового отбоя… это зависело все от обстановки. Потому что, если начинался обстрел, какой может быть отбой?..
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
![Бытие и безумие [и драконы]](/uploads/covers/2f/2fbe6b3827b9c52a4f4433a62cc48817fd7e6e2a.jpg)
