Лильку я нашла в дальней части сада. Туда мои руки так и не добрались, и крапива, произраставшая среди кустов черноплодной рябины, чувствовала себя превосходно. Ее толстые стебли томно опирались о старый забор, широкие листья нежились на солнце. Острые высокие соцветия бдительно наблюдали за мной тысячами зеленых глазок. Нет, глаз у крапивы, конечно, не имелось, но у меня было такое ощущение, что она все прекрасно видит и чувствует. Мы с крапивой неплохо уживались в огороде: она меня редко жалила, а я за это к ней не подходила. Сорняков в саду и без нее хватало. Там выдернешь, а они уже здесь вылезли. За черноплодной рябиной я почти не ухаживала. А зачем, если и так каждый год ягод на ней столько было, что некуда девать. Рябинового варенья много не съешь – ягодки жесткие, терпкие. Я варила каждый год всего одну баночку рябины с яблоками и вишневым листом. И то, в память о бабушке. Остальные ягоды собирал дядя Сеня. Заодно и крапиву всю выдергивал, приговаривая: «Ну, Манька, крапива у тебя злющая, вся в хозяйку. И жадная такая же, не даст спокойно ягоду собрать».
– А раз жадная, так и вали отсюда, дядя Сеня, – заводилась я.
– Да больно нужна мне твоя рябина, – огрызался дядька, не переставая, впрочем, ее собирать. Дядьке рябина была нужна на вино. Меня этим вином он угощал только на словах, так как оно всегда выпивалось еще в процессе брожения.
Но это мы так в шутку переругиваемся. На самом деле у нас нормальные родственные отношения, мы друг на друга не обижаемся.
А вот Лилька на дядю Сеню регулярно дуется. А заодно и на меня, потому что я их сразу начинаю мирить, а получается это у меня не всегда хорошо. Увы, в дипломаты меня не готовили.
Я в задумчивости стояла на грядке, соображая, как бы половчее перебраться через канавку. За канавой рос овес, который я тоже не сажала. Папа где-то вычитал, что небольшая полянка, засеянная овсом, может обеспечить нас геркулесом на всю зиму. Поэтому, он его как-то посеял, а когда дело дошло до сбора урожая, папа вдруг стал рассуждать более, на мой взгляд, здраво. Он вспомнил, что в пяти минутах от дома есть магазин, где геркулеса водится видимо-невидимо, всякого-разного. В том числе есть каши быстрого приготовления. Овес осеменился и на следующий год бодро взошел на том же месте. Он заполонил свою полянку и замахнулся на соседние грядки, откуда мне приходилось его регулярно выпалывать. Овес с крапивой жестоко конкурировали за место под солнцем, и побеждала, кажется, крапива.
Не знаю, чего меня туда понесло, наверное, решила выдрать пару луковиц к ужину. Если честно, Лильку там я и не надеялась отыскать, думала, что она убежала на речку. Поэтому, когда среди густой травы мелькнули ее светлые волосы, я обрадовалась.
Плечи Лильки ритмично поднимались и опускались над зарослями. Поскольку ни единого бой-френда в ее окружении на данный момент, не наблюдалось, логично было предположить, что подруга в тайне от меня качает пресс, что при ее худобе было явно лишним.
Нашла же, куда забраться, покачала я головой. Ладно, пусть валяет дурака, так уж и быть, сама вымою посуду. Только я собралась убраться восвояси, как Лилька тряхнула головой, откидывая волосы за спину. На лице ее блуждала улыбка, адресованная отнюдь не земляным червям. Нет-нет, физкультурой здесь не пахнет. Там, под ней, явно мужик.
Вот, свинья какая, расстроилась я, завела себе хахаля и мне ни полслова. Я-то, ей обо всем рассказываю. Кто-то из местных? Местный «Челентано» Соколов обаял? То-то он всю неделю вокруг нас круги нарезает. Я-то думала, он ко мне подкатывается несмотря на то, что я вроде как при мужике, а оно вон как оказалось.
В этот момент Лилька заметила меня, и с коротким отчаянным визгом упала в траву.
Ну, вот, поломала людям кайф, расстроилась я.
Ухожу, хотела весело крикнуть я, и не успела.
«Не подходи», – со слезой в голосе провыла подруга.
И не собиралась, возмутилась я про себя. Лилька, вообще-то гиперскромностью никогда не отличалась. С чего тогда такой трагизм в голосе? Я почти развернулась, собираясь удалиться. Как вдруг, очередная мысль, мелькнувшая у меня в голове, заставила меня остановиться.
– Антон, – нерешительно позвала я.
– Уйди, – глухо донеслось из крапивы.
Я стояла, руки по швам, как солдат на плацу, и не понимала, что, собственно, происходит. Почему вокруг все потемнело, и стало так тихо?
– Маша! Маша! Манечка! Ну, очнись же!
Небо распахнулась перед глазами во всю ширь, и две склоненные головы на его ярком фоне, показались головами гидры.
Я почему-то лежу на грядке с луком. Слева испуганная мышиная физиономия Лильки, а справа – мой, почти муж, Антон, со сжатыми в ниточку губами.
– Ма-а-нечка! – завопила Лилька, и теплый соленый дождик полился на мое лицо.
Антон взял меня за плечи и осторожно посадил на траву.
Я сидела и молчала.
– Антон, ну, что ты, как чурбан, – голосила Лилька. – У нее шок, надо похлопать по щекам!
– Еще и это? – удивилась я, услышав свой голос, сиплый и чужой. – Ты ничего не перепутала?
– Манечка, прости, – рыдала Лилька. – Я тебе все объясню!
– А тебе сказать нечего? – Я уселась поудобнее, думая: а пойдут ли ноги, если встать?
Антон отпустил мои плечи и, отряхнув колени, встал.
– А что ты хочешь услышать?
Я задрала голову и поглядела на него. Антон с непроницаемым лицом смотрел на забор. Снизу мужчина казался особенно высоким. Такой красивый и такой чужой.
– Ничего я не хочу. – Я некрасиво поднялась на четвереньки и встала на ноги. Остро пахло луком. Домой, скорей домой. Рыдать перед ними – никогда. Надо успеть захлопнуть за собой дверь и тогда…
Я хлопнула входной дверью и прошла в большую комнату. Старинный кожаный диван с деревянной спинкой, обеденный стол и плотно задвинутые под него четыре стула, телевизор на деревянной подставке – вот и вся обстановка. Была еще узкая, как чулок, спальня, при входе в которую во всю ширину возвышается старинный шкаф темного дерева, затем огромная кровать у окна и маленькая этажерка из красного дерева, и кухня, размером со спальню, из нее можно было попасть в самую маленькую комнатку – гостевую спальню. Там стояли две железные кровати и тумбочка. Большая комната двумя окнами выходила на улицу, а из третьего окна был виден огород. Из спальни можно было пронаблюдать как огород, так и соседский участок, а два окна кухни выходили опять-таки на огород. Кусты рябины и эти двое прелюбодеев видны были только с веранды, куда я пока не собиралась выходить.
Сидя на продавленном диване, я лихорадочно соображала, что же мне делать? Обычно мои мысли скакали внутри черепа, перескакивая с темы на тему, и делали при этом весьма замысловатые повороты. Тем не менее, почти сразу придумывалось несколько верных решений. Когда я начинала мыслить вслух, Антон обычно вскоре терял терпение и спрашивал, понимаю ли я сама себя. Прекрасно всегда понимала, смею вас уверить. Сейчас я просто не знала, что мне делать. Все намеченные мелкие хозяйственные делишки казались лишенными смысла теперь, когда все рушилось. Было ясно, что я потеряла сразу двух близких мне людей, с которыми привыкла проводить большую часть своего времени. Смешно вспомнить, как мы с Лилькой представляли, что выйдем замуж за самых классных в мире мужиков, нарожаем и вырастим детей, потом состаримся, и будем сидеть на лавочке у подъезда. К тому времени, мы обзаведемся теплыми вязаными кофтами и белоснежными вставными зубами, и мы будем еще очень даже ничего бабки. Потом, мы будем сидеть и сплетничать обо всех соседях, хорошенько их изучим и даже раскроем какое-нибудь преступление, как миссис Марпл. Тьфу!
