Попытайся мы представить рай земной в образе деревни, это было бы местечко под названием Сен-Сорлен.
На мощеных улочках, плавно сбегавших к реке, каждый фасад представал настоящим садом. Сиреневые фонарики глициний свисали вдоль верхних этажей, у самых окон пламенели герани, вьющийся виноград расцвечивал первый этаж, за скамейками плавилась наперстянка, а меж камней пробивались ландыши, чье благоухание затмевало малый размер.
У путников, проезжавших по Сен-Сорлен-ан-Бюж, складывалось впечатление, что здесь всегда царит месяц май. Буйство цветов превращало дома в опору для растений. Под наивно-синим небом на стенах домов праздновал победу заговор: розовые розы, пышные, распустившиеся, соперничающие со спелыми плодами; трепещущие и благоденствующие, играющие плотью лепестков, взывавшей к ласке или поцелуям; стыдливо багровеющие черные розы; гибкие суховатые красные; желтые розы, благоухающие душистым перцем; безмолвные оранжевые розы, лишенные запаха; белые розы, тревожные, эфемерные, разочарованные слишком быстро промелькнувшим расцветом, уже привядшие. Повсюду тощие, как нагрянувшие в город дикари, кусты шиповника с шероховатой листвой высовывали свои красноватые бутоны, из которых местные жители варили варенье. Фиолетовые гортензии, окаймлявшие мостки для стирки, были исполнены буржуазной респектабельности. Словом, цветочное безумие в Сен-Сорлен расплескивалось от церкви Святой Марии Магдалины до берега Роны.
По рыночной площади шествовала Лили Барбарен, пожилая дама, чье очарование было созвучно местным кокетливым улочкам. Улыбчивая, хрупкая, с нежным цветом лица, изящно очерченным носом и ясными глазами, она казалась олицетворением доброты. Если считать Сен-Сорлен раем, то Лили уж точно являлась идеальной бабушкой из домика в деревне, доброжелательной, всегда готовой помочь ближнему. Казалось, ее старость отступала перед любезностью, смешанной с альтруизмом. А меж тем жизнь должна была бы пробудить в ней ненависть, подвести к злопамятности. Разве не ее десятилетиями подвергали преследованиям? Разве не ее презирали, оскорбляли, предавали, ненавидели? И главное: разве не ей предстояло назавтра предстать перед судом за убийство?
Подобно тому как за идиллическим обликом деревни скрывался свой набор – злоба, ревность, преступления, за внешней свежестью и гладкостью лица пожилой дамы таился свой ад. Но переступила ли она его порог? Совершила ли непростительный поступок?
Ее обвинитель Фабьен Жербье, нахмурив брови, наблюдал за ней из своей мастерской по ремонту обуви. Грузный, высокий, темноглазый, он обрушивал свой молоток на подметки с яростью, которая на самом деле была адресована Лили Барбарен. Несмотря на возраст дамы, ее хрупкость и внешнюю безобидность, он считал недопустимым, что она пребывает на свободе, пользуясь снисходительностью сограждан. Именно он заподозрил ее, он сообщил о своих подозрениях жандармам и побудил полицию открыть уголовное дело, именно ему она была обязана электронным браслетом на щиколотке, ибо власти, проявляя терпимость, не стали заключать ее под стражу до того, как завершится слушание дела. Завтра Фабьен Жербье отправится на судебный процесс в Бург-ан-Бресс и будет присутствовать на спектакле «юстиция в действии». Завтра все наконец прояснится. Вот уже несколько недель жители Сен-Сорлен с удовольствием рассказывали приезжим или навестившим их друзьям историю Лили Барбарен. Точнее, историю сестер Барбарен, ведь, хотя теперь осталась только одна из сестер, невозможно было говорить об одной, не упомянув другую.
* * *
– Невероятно!
Сестры Барбарен появились на свет в один и тот же день.
Если первая вызвала восхищение, то явление второй, возникшей через полчаса между бедрами истощенной матери, возбудило недоумение, этого никто не предвидел. В то время врачи не слишком внимательно ощупывали своих пациентов, и лишь при родах узнавали пол и количество детей.
– Мадам Барбарен, их двое! Так вот что вы втайне готовили нам.
Две великолепные девочки!
Повитуха ликовала.
Невероятно похожие друг на друга от макушки и лазурных глаз до стиснутых пальчиков ног, сестрички Барбарен наполнили сердца родителей гордостью. Сотворение ребенка само по себе необычно, но рождение двух совершенно идентичных младенцев было почти чудом!
– Какая прелесть!
Изумленные присутствующие не обратили внимания ни на стремительность, с которой ребенок появился на свет, ни на негодующий визг, который испустила малышка, будто сердясь на взрослых, которые ее не желали и не ждали.
– А как вы их назовете?
Ту, что родилась на тридцать минут раньше, Барбарены не колеблясь нарекли Лили, как и было запланировано. С выбором имени для нежданной младшей вышла секундная заминка. В конце концов родители предложили имя Моисетта, ведь если бы родился мальчик, то его назвали бы Моисеем.
Лили и Моисетта… Все были поражены контрастом: первое имя звучало восхитительно и странно, второе закономерно вызывало тревогу. Это имя по умолчанию предвещало несчастную судьбу.
Первые четыре года Лили и Моисетта провели благополучно. Семейство Барбарен наслаждалось этим поразительным полным сходством; забавляясь, родители нарочно никогда не разлучали девочек, одевали их совершенно одинаково и называли близняшками.
Прежде чем заговорить на общепринятом языке, Лили и Моисетта общались на своем собственном: от одной к другой непрерывно перетекал невнятный лепет – этакая смесь жужжания и щебета, – столь же ясный для девочек, сколь невразумительный для окружающих.
– Как они отлично ладят! – нередко восклицали соседи, видя, что сестрички сообща ползают, играют, едят, спят, бегают и разговаривают между собой.
На самом деле если бы они присмотрелись получше, то поняли бы, что девочки не «общаются» в обычном смысле этого слова, ведь чтобы «общаться» – то есть выражать себя, слушать другого, отвечать – нужны двое. Лили и Моисетта росли бок о бок, не ощущая собственной разности. Очевидно, на заре жизни сестры вообще не ведали о своей двойственности, у них сформировалась единая личность с двумя телами, единый организм: четыре руки, четыре ноги, две пары губ и два рта. Когда одна начинала движение, другая его заканчивала. Как будто их навечно объединила невидимая плацента, они купались в гармонии, хранимые защитной оболочкой, пузырем, заполненным амниотической жидкостью, в спокойной среде с постоянной температурой, где малышки развивались, вибрируя в симпатическом резонансе.
