ЗИМА-ВЕСНА 1992 ГОДА
Ночь была тяжела. Неумолимая тревога вырывала меня из одного и того же сна, в котором мне виделось, будто я проспал. Но каждый раз часы, подсвеченные лунным светом, показывали позднюю ночь. Так и не дождавшись звонка будильника, я возмущенно откинул одеяло, поднялся с постели и прильнул к окну. За холодным стеклом была совершенно другая страна, ничем не отличимая от прежней. Все вокруг оставалось на местах. Сменились лишь невидимые глазу порядки, благодаря чему, я лишился единственного пристанища в одно мгновение, обернувшегося шумным заводом, где непрестанно гудели станки, назойливо скрежетал транспортер, а из-под фрезы вылетала алюминиевая стружка. Словом, я возвратился туда, откуда исступленно убегал в поисках прибежища для тела и души. И ненавистная досада стояла у самого горла от ясного понимания – назад дороги нет.
Предложение сменить белые халаты на затертую масленую робу далось нам нелегко, а многих, надо полагать, вовсе напугало. Потому как уже в первый день работы завода из двадцати тогдашних сотрудников НИИ на работу вышло всего шестеро человек. Которые, следуя примеру остальных, один за другим, продолжали выбывать, пока мы не остались с Феликсом вдвоем.
События последних дней уговаривали и нас уйти, но решимости недоставало. Мы с Феликсом стали заложниками – он своего характера, а я сущего скудоумия. Нам некуда было уходить. Поэтому мы решили остаться на заводе, продолжая настырно ласкать себя надеждой, что НИИ возродится и продолжит летопись своего существования.
Три дня мы бродили по цеху, разнашивая деревянные на ощупь, но на вид точно как кожаные ботинки, притирали к скамейкам штаны и с небывалым унынием поглядывали на часы. Четвертый день выдался благоприятным и увлекательным. Ранним утром на проходной мы встречали ПАЗик, который дымил так, как не дымила и Москва во времена нашествия на нее Французов. Из темного облака дизеля цепочкой вышли рабочие. Их лица, наполненные надеждой, сияли; а крепкие руки, тисками сжимавшие мою кисть, по праву стали движимой силой завода.
Братки с комфортом освоились в нашем с Феликсом кабинете и чувствовали себя полноправными хозяевами завода. Из кабинета они выходили редко. Дверь всегда была закрыта с внутренней стороны, не считая редких случаев, когда мордовороты проветривали кабинет от запаха сигаретного дыма и перегара.
Так как братки страдали леностью мышления, грамотно управлять заводом они не могли. Поэтому заведовать производством было поручено щупленькому бригадиру, лет сорока, Геннадию Борисовичу Ильиневу, к которому даже братки не то забавы ради, не то ввиду его хронических болезней и не здорового цвета кожи обращались по имени-отчеству.
