По потолку лениво двигались тени, складываясь в причудливые фигуры. Максим просто бездумно смотрел на них, попробовал пошевелиться, и голова тут же отозвалась гудящей болью. Зачем он так напился вчера? Грубо толкнули в бок. Макс попытался сесть, держась за затылок, как будто горячая ладонь могла стать средством от похмелья.
– Ты че, изюбр малолетний, совсем рамсы попутал? – недовольно прохрипел из темноты Катала. – Вы меня, законника, здесь за шестерку что ли держите? Сами нажрались, а я службу должен тащить за всех? Я вам не добренький бугор, враз всем очки поразвальцую!
Но даже грозный голос старшего не заставил полностью прийти в себя. Да и вообще, за что сразу очки-то? Кто здесь ранним утром ходит? Максим с силой потер уши – говорят, помогает. Оказалось – брехня.
– Сейчас все у меня тут штаны наденете ширинкой назад! – не унимался Катала. – Заступай на место этого залетного, Коляна, а им я сейчас лично займусь, да так, что про свои именины вчерашние вообще забудет. – Роман Евгеньевич гневно посматривал на похмельный молодняк, едва сдерживаясь, чтобы не заорать всерьез – чего доброго, на станции тревогу объявят не разобравшись. Его шестьдесят семь не впустую прожитых лет давали ему право осуждать или одобрять поступки бойцов, старшим среди них он был не только по должности. За молодыми «быками» надо приглядывать: один норовит бесплатно народ на станцию пропустить, у другого патроны так и прилипают к карманам, вместо того чтобы попадать в общак. Напраздновались, шобла этакая…
Максим поплескал в лицо из фляжки, сделал длинный глоток. Теплая, явно отдающая тиной вода шершавой волной скользнула по глотке и ухнула куда-то вглубь потрохов – легче не стало. Жажда все так же сушила, вдобавок жгучий ком подступил к горлу, хотелось блевать.
– Хур-р… – Максим с трудом проглотил ком, при авторитете блевать никак нельзя, не по-пацански. Настоящий вор-законник Катала был сегодня еще как-то слишком благодушно настроен, видно, самому от смотрящего не влетело, дела шли хорошо. – Блиин, че ж я так нажрался?.. Евгеньич, сколько мы вчера усосали-то?
– Вот мне дела нету, за оленями бухло подсчитывать! Хошь, пузо вскроем и позырим? До хера выпили! Колян сидор с бормотухой еле допер, хоть и здоровый, кабан. А ты, Макс, в другой раз считай до трех стопок, не ошибешься, – старший заглянул в ящик, увидел, что гуляки и харч пожрать успели, и брови его полезли на лоб: – Не, ну нормально, а? Я что вам, еще опохмел с закусоном должен поставлять? Или от Треугольника дачку ждете? Я вам ваши макли здесь прикрою…
Старик повернул голову, глянул на вконец позеленевшее лицо Макса, потом прислушался и хмыкнул:
– О, подфартило тебе, фраерок, – котенок твой шлепает. Значит, без закусона не останешься, факт… Да приведи ты себя в порядок, а то на рожу опухшую смотреть тошно!
При мысли о еде колючий ком снова недовольно зашевелился в желудке. Сначала в темноте перехода Максим увидел два зеленых огонька, чуть пляшущие в такт шагам, потом на свет показалась вся девчонка целиком, глаза у нее светились в темноте то зеленым, то красным, как у кошки. Ему даже нравилась эта особенность, правда, увидеть такое ночью в темноте палатки – или обосраться или за волыну хвататься. Хотя он привык.
– Поесть принесла, – Сима, косо глянув на страдальческую физиономию Макса, шмыгнула конопатым носом, поправила россыпь бронзово-рыжих косичек и принялась раскладывать порции сухпайка на чистые тряпочки, над третьей замешкалась: Колян, уронив голову на импровизированный стол, сопел, пуская сопливые пузыри, и признаков активной жизни не подавал. Роман Евгеньевич едва заметно махнул рукой: клади, мол, потом сами разберемся. Максим пытался поймать убегающий взгляд на тонком лице сестры.
– Роман Евгеньевич, расскажите что-нибудь. – Она присела на мешок, обхватив руками колени, приготовившись слушать очередную историю о мире, которого не видела и никогда не увидит, Максим и сам был не прочь послушать байки старого крупье, когда тот расщедривался на рассказ. Сейчас Евгенич расслабился, а если и собирался их строить, после отстучавшись о нарушении пахану, то явно дождется пробуждения Коляна. Чтобы оптом окучить, да не при девчонке. К Симке-живчику даже Катала относился снисходительно, у самого-то вора ни семьи, ни детей по закону не бывает.
– Вот пришел к нам как-то один фраер с вот такенной котлетой зелени, – старик перешел на жаргон, но молодежь отлично его понимала: на Китай-городе, давно уже стерлась разница между приблатнеными и настоящими бывалыми уголовниками. А карточным терминам Катала их обучил только для того, чтобы можно было отдохнуть душой хоть четверть часа, и никто не переспрашивал бы, что значит то и это. – Садится он, значит, на блэк-джек…
Максим понимающе кивнул: играть в «очко» старик его давно научил, потом постепенно приобщал и к покеру, но все-таки парень предпочитал подкидного дурака, на что Роман Евгеньевич обижался – ему нужен был партнер для более занимательных карточных игр. Теперь легко было заглянуть в прозрачные голубые глаза: Сима отбросила косички назад, слушая рассказ о подпольном казино, как в детстве сказку о Дюймовочке, затаив дыхание, все же не веря, что в карты можно играть не на патроны, не на оружие и не на «слабо сто шагов без автомата в туннель пройти».
– Поставил клиент последнее, а у него, чувствую, перебор будет… – хрипел разводящий, азартно махая руками, но перед самым концом истории решил взять актерскую паузу.
– Евгенич, ну, не тяни кота за яйца! Вот все время так… – Пискнула нетерпеливо Симка. Максим даже нашел силы улыбнуться: ершистая девчонка своей феней могла умыть и Коляна, и его, кроме разве что самого бывалого Каталы, выглядело это смешно, хотя ей самой так не казалось. Пятнадцатилетняя сестренка изо всех сил хотела казаться взрослой, а выглядела на самом деле сущим хулиганистым пацаненком.
Вдруг она повернула голову в сторону, насторожившись. Из туннеля раздался еле слышный стон, Максим подскочил, хватаясь за автомат, девочка сначала съежилась от страха, потом рванула в темноту, опередив его.
– Серафима! Стой, дура! – Максим схватил тихо пискнувшую девчушку за плечо, откидывая себе за спину. – Евгенич, подстрахуй!
И, дослав патрон, прижал «ксюху» к плечу, выцеливая туннель. Свет лампы отвоевывал только метров тридцать, а дальше – тьма. Евгенич, покряхтывая, нацепил каску и устроил стволы дробовика поверх мешков с песком.
