Кончалось «гибельное» XIV столетие – может статься, самое неласковое за всю историю человечества. Век страшной эпидемии чумы, нареченной «черной смертью». Средств от нее не существовало, а условия для распространения имелись идеальные: несоблюдение элементарных карантинных мероприятий, отсутствие фармакологических средств и многочисленные суеверия, обитавшие как во дворцах, так и в лачугах. Впоследствии эпидемии чумы посещали Европу каждое десятилетие, но не такие сильные, и все постепенно привыкли к ним.
Кроме естественных напастей имелось немало и привнесенных людьми. Войска Тимура Гурагана[1], называемого Бичом Господним или Железным Хромцом, вихрем проносились по Азии, заставляя сердца трепетать при одном упоминании о нем.
Возникла и будто на дрожжах разрасталась Османская держава, а соседняя с ней тысячелетняя Византийская медленно, но неумолимо угасала. Турки переправились через Дарданеллы и вскоре захватили значительную часть Балкан. Вокруг Константинополя смыкалось кольцо врагов. В то же время это был период расцвета греческой литературы, музыки, архитектуры и изобразительного искусства. Будто предсмертный румянец озарил лик империи. Православный Восток изнемогал в борьбе с исламом и терпел поражение за поражением, а католический Запад, кривя свой злорадный оскал, саркастически ухмылялся, наблюдал за происходящим.
Северо-восточную часть Европы заселял славяно-угорский народ, называвший себя русским. Жители глухих деревень не представляли себе, что творилось за околицей, и вели полускотскую первобытную жизнь, потому часто не доживал и до двадцати пяти.
Неурожаи несли с собой смерть, и все смирились с тем, что люди умирают от голода. Большинство простолюдинов жило не лучше скотины, а земное существование воспринималось подвигом, посредством которого завоевывалось место в Царствии Небесном, являвшееся наградой за праведную, непорочную жизнь.
Историки подсчитали, что за XIV столетие голод посещал Русь тридцать семь раз! При этом летописание велось нерегулярно и находилось в плачевном состоянии. Многие из хроник сгорели в огне пожаров, и данные о положении в некоторых землях не сохранились. Даже в благополучные годы запасов фуража редко хватало до мая, потому в марте начинался забой скота, а с появлением молодой травы живность выгоняли в поле. Никто не пытался заглянуть в завтрашний день, ибо не ведал, что тот несет в себе, и страшился его.
Восточная Русь платила «выход» татарам и была подвластна четырем великим княжествам: Владимирскому, Тверскому, Нижегородско-Суздальскому и Рязанскому, которые, в свою очередь, отсылали собранную дань в улус Джучи, который русские называли Ордой, Ее столица находилась на берегу Ахтубы в Сарае-Берке. Западная Русь почти добровольно присоединилась к Литве и частично к Польше с Венгрией.
Платя дань улусу Джучи, Восточная Русь получала за это защиту от Запада, но неожиданно платить стало некому. Слишком часто стали меняться ханы. С середины XIV века Орду чуть не ежегодно сотрясали государственные перевороты. Этот период в русских летописях нарекли «великой замятней». Порой ханов становилось сразу двое, а то и трое, отчего голова шла кругом. После Куликовской битвы улус Джучи вновь объединился под властью Тохтамыша – потомка старшего сына Чингисхана.
В Европе все выглядело даже запутаннее, чем на Востоке. Латиняне имели сразу двух понтификов, то есть пап, со своими конклавами: в Риме и Авиньоне, что порождало брожение умов. Джон Виклеф, профессор из Оксфорда, открыто требовал секуляризации[2] церковных земель и упрощения некоторых священных обрядов. Прежде да и впоследствии за такое сжигали, но теперь многое менялось… Философствующая мысль пыталась освободиться от авторитета церкви, что пугало. Запад проходил бурную, хаотическую стадию своего развития.
На Руси все тоже обстояло не просто. Вместо одного митрополита имелось трое: в Киеве, Москве и Галиче, хотя вселенская патриархия сего не одобряла.
В Новгород из Константинополя пригласили чудного богомаза Феофана Грека для росписи церквей, а на Востоке, в «городе роз и птиц» Ширазе, сплетал свои чудесные стихи сладкоголосый Хафиз. В Италии разгоралось Возрождение. Люди чувствовали, что что-то меняется, но не понимали что. Флорентинец Данте Алигьери создал «Комедию» (позднее получившую эпитет «Божественная»), сын юриста Франческо Петрарка – сонеты о Лауре, а побочный сын купца Джованни Боккаччо – «Декамерон», которым зачитывались все – от знати до простолюдинов.
У польско-венгерского короля Людовика I Великого[3], после его кончины не осталось наследника мужского пола, зато имелись две дочери: Мария и Ядвига. В результате сложных интриг и переговоров первая стала королевой Венгрии, выйдя замуж за Бранденбургского маркграфа Сигизмунда, а вторую короновали в Кракове. Законы Польши запрещали возводить на престол женщину, поэтому принцессу официально провозгласили не королевой, а монархом!
Вскоре высокородные паны вознамерились выдать ее замуж. Кому первому пришла в голову мысль – выдать королеву за великого литовского князя Ягайло неизвестно. Однако при этом Польша получала правителя, способного противостоять все усиливавшемуся давлению Тевтонского ордена, и обезопасила свою восточную границу. «Ценой вопроса» являлись принятие Ягайло католицизма, женитьба на четырнадцатилетней милостивейшей королеве Ядвиге и уния[4] между славной Польшей и неукротимой Литвой. Ягайло согласился на это, тем более что его будущая супруга слыла красавицей – была высока, стройна, имела длинные вьющиеся волосы и правильные черты лица. Ее сравнивали с Еленой Прекрасной, и некоторые шляхтичи специально делали крюк, чтобы заехать в Краков и взглянуть на нее.
Непонятным остается и вопрос как общались молодые. Ядвига не знала ни литовского, ни белорусского языков, которые являлись государственными в Литве, а Ягайло не понимал ни по-венгерски, ни по-польски. Тем не менее, этот брак имел для Восточной Европы далеко идущие последствия. Заключив Кревскую унию[5], жених перешел в католичество, получив новое христианское имя Владислав, обвенчался с Ядвигой и короновался в Кракове, после чего принялся распространять латинскую веру на землях великого Литовского княжества. В Вильно залили неугасимый священный огонь – знич перед идолом Перкунаса (Перкуна) и перебили священных ужей. Бедные литовцы, дотоле носившие звериные шкуры, за переход в католицизм получали белые суконные рубахи, что прельщало многих.
