ПРОЛОГ
Не знаю, чем занимался Бог в тот день: может быть, были у него дела поважнее маленького новорожденного мальчишки, срочно доставленного в реанимацию родильного дома. Мальчишка не мог самостоятельно дышать, да, если честно, и смысла в этом не видел: его предали в самом начале жизни. Если быть более точным, его предали дважды…
Алена рыдала в кабинете, некрасиво размазывая слезы по щекам. Водостойкая тушь на ресницах держалась, текло всё остальное: тональник, тени, губная помада… Валерьянка не помогала, ну, а больше ей врач ничего предложить не могла. Ничего другого в кабинете на этот случай не было.
За дверью кабинета собралась очередь, а еще там сидел злой отец Алены. Мать стояла у окна в кабинете, обхватив себя за плечи, и смотрела на проезжающие по улице машины, забрызганные грязным талым снегом по самые крыши.
Февраль… Слякоть, темень,... мрак и в мире, и в душе. Алене было очень горько.
– Ребенка не оставляем, – глухо вымолвила мать Алены. – Прям сегодня в больницу поедем, дежурный примет, если что. Переставайте отговаривать! Она несовершеннолетняя. Решение принимаю я. Мы пришли за направлением, вот и дайте нам его…
Пожилая врач поморщилась от этих грубых слов и потерла глубокую складку на лбу. Сколько она таких уже перевидала: умных, деловых, всё за всех решающих матерей, глупых, легкомысленных дочек-девочек и безнадегу в перспективе. Лет через десять-пятнадцать, а может быть, и раньше, вспомнят они и этот кабинет, и ее, врача… И хорошо, если не вспомнят! Вера Валентиновна не была злой, она, видимо, просто совершенно устала, вконец выгорела на этой работе, оттого и выглядела такой измученной, но в который раз сейчас, сегодня, как и несколько дней назад, она попыталась. Всего лишь попыталась отговорить, предостеречь, а главное – сохранить жизнь.
Вера Валентиновна еще раз глянула на рыдающую Алену, потом на спину ее матери у окна и со вздохом присела в кресло. Кресло жалобно скрипнуло – старенькое, раздолбанное. Никак не поменяют на новое: не хватает бюджетных средств.
– Я вас предупредила. В карту всё записала. Направление уже готово, – через силу вымолвила врач, окинув взглядом замершую на своем стуле медсестру, и отвернулась к стеллажу, а там, рядом, на стене, висел муляж в разрезе женского тела: кишки, желудок, диафрагма и давящий на все это плод.
Медсестра пододвинула к краю стола направление. Алена судорожно вцепилась пальцами в бланк. Мокрые от слез, они тут же смяли маленький листочек.
– Печать в регистратуре поставьте. И подумайте еще раз… – все же произнесла врач.
Мать, не глядя на неё, направилась к двери. Процокали высокие стильные каблучки, тонкой шпилькой прилипая к выцветшему линолеуму кабинета. На улице снежная каша, а она в туфлях – верно, прямо из машины на порог поликлиники выбралась. Обеспеченная семья, а ребеночек мешает.
Алена с зажатым в пальцах листком, бросилась за ней. Хлопнула дверь.
Гинеколог еще с минуту невидящим взглядом смотрела на захлопнувшуюся дверь кабинета, а молоденькая медсестра, заведомо зная реакцию пожилого врача на таких пациентов, тихонечко сидела на своем месте, стараясь вовсе не дышать.
Дверь почти сразу же открылась, в кабинет просунулась недовольная физиономия пациентки из очереди, но медсестра, вскочив со стула, бросилась прикрывать дверь со словами:
– Ждите вызова в коридоре! Всех примет врач! Всех! У нас тут…. – И не нашлась, что ответить пациентке, уже втиснувшей свой глубоко беременный живот в дверной проем.
Медсестра осторожненько вытолкнула женщину в коридор и легонько прикрыла дверь; щелкнул запираемый замок. Доктору нужна минутка времени. Врач должна хоть немного прийти в себя и, как по опыту знала Лена, всего пара минут, и она вновь будет ласковой, внимательной и улыбчивой.
– Лена! – тихо произнесла Вера Валентиновна, бездумно глядя на прикрытую дверь. – Напомни, в какую больницу я их направила?
– В шестую, Вера Валентиновна, – тихо молвила Лена. – Вы же сами…
– Да-да! – вздохнула врач. – Там сегодня дежурит Витя. Может, уговорит еще…
Подойдя к тому же окну, где минуту назад стояла мать девушки, Вера Валентиновна, подслеповато щурясь, вынула из кармашка халата мобильник и начала перелистывать телефонную книжку. – Я все же позвоню…
***
Пять месяцев спустя…
– Всю беременность курила, пила, небось, крепкие напитки, а может, и чего похуже… – послышался недовольный голос из коридора. Дверь реанимационной палаты плотно прикрыта, но звуки пробиваются сквозь мерное попискивание приборов. Слышно, как на улице каркают вороны – тревожно так, волнующе…
В этой реанимационной уже который день шла борьба за маленькую жизнь. И сегодня всё было сделано, осталось только ждать исхода борьбы. Вышли из палаты неонатологи, остался только недавно назначенный исполняющий обязанности главврача. Рядом застыла медсестра.
Мальчишка отказывался жить в этом мире предателей и равнодушных людей. Хотя нет! Не все были равнодушны, и не все отказывались бороться за его жизнь. Виктор Алексеевич Савинов стоял у кувеза новорожденного мальчишки, расстроенно оглядывая маленькое тельце. Отказник. Дважды отказник. Всё потому, что, найдя еще на этапе ранней беременности ему вероятную приемную семью, он столкнулся с ситуацией уже после родов, когда, услышав диагнозы, предполагаемые родители мальчишки отказались забирать его после роддома.
И вот реанимация, кувез, и в перспективе – несколько недель или даже месяцев в больнице. Худенькая испуганная медсестра с высоко поднятыми руками в синих медицинских перчатках застыла рядом. Савинов тревожно прикидывал в уме, всё ли они сделали для мальчишки или нужно еще что-то предпринять. Конечно, в таких тяжелых случаях есть стандартный протокол, и врачи его отделения его выполняют, но всё же… Отчего же так тревожно на душе? Медсестра... на нее и обратился взор исполняющего обязанности.
– Да что вы с поднятыми руками застыли?! – рявкнул Савинов на застывшую истуканом медсестру; и как ему должности совмещать теперь?! Он – врач, а не администратор! Сначала он принял отделение, потом внезапно и как-то странно ушел в отпуск главный… он ведь, насколько помнил Савинов, всего два месяца назад отдыхал. – Положите ему под щечку валик. И где вас, таких, находят?! – недовольно продолжил Савинов, обращаясь к Маше Мишиной, испуганной птичкой бросившейся к кувезу.
Посмотрев, как справилась с заданием медсестра, он всё так же злобно глянул в ее испуганные глаза.
– Чего уставилась?!
– Не орите на меня! – повысила голос Маша. – Я первый день работаю. Вчера я вас не знала, и завтра надеюсь не увидеть.
– Я не могу не орать на неумех! – шепотом, но все с теми же злобными нотками в голосе, проговорил Савинов. – Вы – неумеха! Боитесь шаг сделать! А мне ответственность нести.
