Маленький будильник на ночном столике светлого дерева прозвонил только что. Было полшестого, и комнату заливало золотистое сияние, по которому в Сан-Франциско безошибочно узнают о рассвете.
Обитатели квартиры спали – собака Кали в изножье постели на большом ковре, Лорэн – зарывшись в пуховое одеяло на большой кровати. Здесь, на последнем этаже викторианского дома по Грин-стрит, царила удивительная нега.
Жилище Лорэн состояло из столовой, как это принято в Америке, объединенной с кухней, спальни, гостиной и просторной ванной с окном. Светлый паркет устилал пол везде, кроме ванной, – там он был расчерчен по трафарету краской на черные и белые квадраты. Белые стены украшали старинные рисунки, раздобытые у антикваров на Юнион-стрит, потолок окаймляла деревянная резьба, искусно сработанная мастером начала века и оттененная Лорэн краской цвета карамели.
Несколько джутовых ковров, обшитых шнуром, намечали островки в столовой и в гостиной, у камина. Напротив очага – огромный диван, обитый суровым полотном, так и манил устроиться поуютнее. Мебель терялась в свете на редкость красивых ламп с плиссированными абажурами; их Лорэн подбирала одну за другой последние три года.
***
Лорэн, врачу-интерну Мемориального госпиталя Сан-Франциско, пришлось задержаться намного дольше обычных двадцати четырех часов, положенных по смене, – начали привозить пострадавших от сильного пожара. Первые машины скорой помощи подлетели к приемной неотложного отделения всего за десять минут до окончания работы, и Лорэн, сопровождаемая безнадежными взглядами коллег, незамедлительно занялась распределением поступивших.
С отточенной до виртуозности сноровкой она, тратя на обследование каждого пациента не более нескольких минут, прикрепляла бирку, цвет которой говорил о степени серьезности положения, назначала первые анализы и направляла санитаров с носилками в соответствующую палату. Распределение шестнадцати человек, доставленных между полуночью и четвертью первого, закончилось ровно в двенадцать тридцать, и хирурги смогли приступить к операциям уже без четверти час.
Лорэн ассистировала профессору Фернштейну на двух операциях подряд и ушла домой только после приказания врача, давшего понять, что, когда усталость берет верх над бдительностью, здоровье пациентов может оказаться в опасности.
Выехав на своем «триумфе» с больничной стоянки, Лорэн на приличной скорости отправилась по пустынным улицам домой. «Я слишком устала и слишком быстро еду», – повторяла она каждую минуту, чтобы побороть сон. Впрочем, одной мысли о возвращении в отделение неотложной помощи, но уже не за кулисы, а прямо на сцену, не в качестве врача, а в роли пациента, хватало, чтобы поддерживать себя в состоянии бодрствования.
Она открыла автоматическую дверь гаража и закатила свою старушку внутрь. Пройдя по коридору, поднялась по лестнице, перескакивая через ступеньки, и с облегчением вошла в квартиру.
Стрелки каминных часов показывали половину третьего. В спальне Лорэн сбросила одежду на пол. Обнаженная, подошла к стойке бара, чтобы приготовить травяной чай. Выставленных на полке стеклянных бутылей с разными сборами было так много, что казалось, они хранили травяные запахи для каждого мгновения суток.
Лорэн поставила чашку на столик у изголовья, завернулась в одеяло и мгновенно уснула. Закончившийся день был слишком, слишком длинным, а тот, который скоро начнется, требовал встать пораньше. Лорэн решила воспользоваться тем, что два ее свободных дня наконец-то совпали с уикендом, и согласилась приехать к друзьям в Кармел. Оправдываясь накопившейся усталостью, можно было бы, конечно, поспать подольше, но Лорэн ни за что не хотела отказываться от раннего подъема. Она обожала встречать рассвет на дороге вдоль океана, которая связывала Сан-Франциско с бухтой Монтеррей.
***
Еще наполовину сонная, Лорэн нащупала кнопку будильника и прервала трезвон. Протерла глаза сжатыми кулаками и первым делом обратилась к Кали, лежащей на ковре:
– Не смотри так, меня здесь уже нет.
При звуке ее голоса собака поспешно обошла вокруг кровати и пристроила голову на живот хозяйки.
– Я тебя покидаю на два дня, девочка моя. Мама заедет за тобой часов в одиннадцать. Подвинься, я встану и покормлю тебя.
Лорэн распрямила ноги, протяжно зевнула, вытянув руки к потолку, и вскочила.
Запустив обе руки в волосы, обошла стойку, открыла холодильник, снова зевнула, достала масло, джем, тосты, банку с кормом для собаки, начатую упаковку пармской ветчины, кусок сыра «гауда», две баночки молока, банку яблочного пюре, два натуральных йогурта, хлопья, половинку грейпфрута; вторая половинка осталась на нижней полке. Кали наблюдала за Лорэн, раз за разом кивая головой. Лорэн состроила собаке страшные глаза и закричала:
– Есть хочу!
Как всегда, она начала с приготовления завтрака в тяжелой глиняной миске для своей питомицы. Потом приготовила завтрак для себя и с подносом устроилась за письменным столом в гостиной.
Лорэн стоило чуть повернуть голову, чтобы увидеть Соссалито с его домами, рассыпанными по склонам холмов, мост Голден-Гейт, вытянувшийся соединительной линией между двумя берегами бухты, рыбный порт Тайборн и прямо под собой – крыши, уступами сбегавшие к заливу. Она распахнула окно; город был тих. Только томные гудки грузовых судов, отплывающих куда-то на восток, смешивались с криками чаек и задавали ритм утру.
Лорэн снова потянулась и с аппетитом здорового человека приступила к легкому гигантскому завтраку.
***
Накануне вечером она в больнице не ужинала, не хватило времени. Три раза пыталась проглотить бутерброд, но каждая попытка кончалась тем, что начинал дребезжать пейджер, призывая к очередному неотложному больному. Когда кто-нибудь сталкивался с Лорэн и заговаривал, она неизменно отвечала: «Спешу».
