Крю
Прошло три года, четыре месяца, два дня и несколько часов с тех пор, как я впервые ее увидел.
Самую красивую девушку, которую когда-либо встречал.
Истинное проклятье всей моей жизни.
Она приехала в частную школу-интернат «Ланкастер» в первый день обучения в девятом классе, когда никто еще не знал, кто она такая. Новенькая и неискушенная, открытая и покладистая, с чертовой улыбкой, которая, похоже, никогда не сходит с ее лица. Все девушки в нашем классе сразу же попали под ее чары. Всюду ходили за ней по пятам. Отчаянно хотели с ней подружиться и даже боролись за заветный статус лучшей подруги. Они копировали ее непринужденный стиль, и, черт возьми, вся школа гудела каждый раз, когда она делала другую прическу или надевала новые сережки.
К ней тянуло даже старшеклассниц. Они были полностью очарованы этой, казалось бы, невинной зеленоглазой девчонкой, которая за все время своего пребывания в школе сказала мне от силы десяток слов.
Я не раз слышал от других учеников, что пугаю ее. Смущаю. Я воплощаю все, чего она боится, и небезосновательно.
Я бы съел ее. Поглотил целиком, наслаждаясь каждой секундой.
И она об этом знает.
Мы противоположны во всем, что только можно представить, но вместе с тем негласно похожи. Вот что самое странное. Она – лидер, за которым все следуют, она исподволь правит школой, как и я. Но ее корона легка. Соткана из витого стекла и эфира и не обременена никакими ожиданиями. А моя тяжелая, громоздкая и напоминает о долге перед семьей. Перед фамилией.
Перед Ланкастерами.
Мы – одна из богатейших семей страны, если не мира. Наше наследие передается из поколения в поколение. Мне принадлежит эта школа – в прямом смысле слова – и все ее обитатели. За исключением одного человека.
Она на меня даже не смотрит.
– И чего ты пялишься?
Я даже не утруждаюсь взглянуть на своего лучшего друга, Эзру Кэхилла, когда он задает этот тупой вопрос. Сегодня понедельник, первый учебный день после каникул по случаю Дня благодарения, и мы стоим возле входа в школу. Свежий утренний воздух такой прохладный, что проникает через плотную шерстяную куртку. Надо было надеть пальто потеплее, потому как внутрь я не пойду. Не сейчас.
Я занимаюсь этим почти каждое утро: жду прибытия королевы, жду дня, когда она наконец обратит на меня внимание.
Но пока что она в упор меня не замечает.
– Я не пялюсь, – в конце концов отвечаю я Эзу спокойным, равнодушным голосом.
Лишь делаю вид, будто мне плевать на всех и на вся. Так проще. Поверьте, я прекрасно знаю, что тем самым превращаюсь в ходячее клише, но меня все устраивает. Проявлять интерес – значит признавать уязвимость, а я самый неуязвимый сукин сын во всей школе. Меня ничто не задевает. На меня никогда не возлагают ожиданий. Старшие братья считают меня везунчиком, но я так не думаю.
По крайней мере, их всегда удостаивают вниманием. А мне порой кажется, что отец вообще забывает о моем существовании.
– Вот опять ее высматриваешь.
Я резко поворачиваю голову в сторону Эзры и окидываю его тяжелым, холодным взглядом, хотя он сосредоточен на другом и выдает его только ухмылка.
– А когда бывало иначе? – Вопрос звучит резко. Совсем как пощечина, впрочем его подобное совсем не задевает.
Этот засранец даже посмеивается надо мной.
– Да к черту это ожидание. Сколько времени уже прошло? Поговори с ней.
Я переступаю с ноги на ногу возле холодной колонны, к которой прислоняюсь. Все мое тело расслаблено. Поза непринужденная. Однако внутри я напряжен, а мой взгляд снова устремляется к ней.
Как всегда.
Рен Бомон.
Она неторопливо идет по пешеходной дорожке к входу в школу. Ко мне. С безмятежной улыбкой излучает свет, проливая свое неповторимое сияние на всех, мимо кого проходит, погружая их в странное оцепенение. Рен пронзительным голосом здоровается со всеми (кроме меня) и желает всем доброго утра, будто чертова Белоснежка. Она дружелюбная и милая, и такая безумно красивая, что больно слишком долго задерживать на ней взгляд.
Я смотрю на ее левую руку: на безымянном пальце плотно сидит тонкое золотое кольцо с крошечным бриллиантом. Кольцо обещания[1], которое она получила во время одной из этих ненормальных церемоний, где толпу будущих светских девиц, еще не достигших половой зрелости, выставляют напоказ в платьях пастельных цветов и скромного кроя. Ни сантиметра постыдно оголенной кожи.
Кавалерами выступают их отцы – важные в обществе люди, которые любят обладать всем, включая женщин. Например, своими дочерьми. В какой-то момент посреди вечера девушки проходят мучительную церемонию, когда встают лицом к отцам и дают обет целомудрия, пока им на пальцы надевают кольца. Точно на свадьбе.
Как по мне, все это нелепо до чертиков. Рад, что отец не заставлял мою старшую сестру Шарлотту переживать этот вздор. Думается, ему бы такое понравилось.
Наша малышка Рен девственница и гордится этим. Все в кампусе знают, как она то и дело толкает другим девушкам речи о том, что они должны хранить себя для будущих мужей.
Жалкое зрелище.
Когда мы были младше, девчонки в нашем классе слушали Рен и соглашались. Они должны беречь себя. Ценить свои тела и не отдавать их нам, отвратительным бесполезным созданиям. Но потом мы стали чуть старше и начали заводить отношения или просто довольствовались случайными интрижками. Все ее подруги одна за другой лишились невинности.
Пока Рен не осталась единственной девственницей в выпускном классе.
– Ты с ней только зря теряешь время, Ланкастер, – говорит другой мой ближайший друг Малкольм. Этот засранец богаче самого Бога и родом из Лондона, поэтому все девчонки в кампусе бросают ему свои трусики из-за его британского акцента. Ему даже просить не нужно. – Она настоящая ханжа, сам знаешь.
– Отчасти поэтому он ее и хочет, – посмеивается Эзра, который знает правду. – Ему до смерти хочется ее развратить. Во всем стать у нее первым, опередив мифического мужа, что у нее однажды появится. Того самого, которому будет плевать, девственница она или нет.
Мой друг не ошибается. Именно этого я и хочу. Лишь бы сказать, что могу. Зачем беречь себя для какого-то вымышленного мужика, который только разочарует в первую брачную ночь?
Ужасно глупо.
Малкольм задумчиво рассматривает Рен, когда она останавливается поболтать с группой младших девчонок. Все порхают вокруг, словно она их мама, а они несмышленые птенцы, жаждущие получить хоть каплю ее внимания.
