Верховный суд Соединенных Штатов Америки
Вашингтон, округ Колумбия
Через несколько дней после окончания срока правомочий суда состава 2010–2011 годов меня посетил Сэнди Гринберг, мой добрый сосед по Уотергейт-саут. Год назад он пришел ко мне, чтобы просто посмотреть, как я справляюсь на работе после смерти мужа. Сэнди заботливый человек. Но сейчас он пришел, чтобы попросить об одолжении. Сэнди написал книгу, в которой размышлял о необычайном течении своей жизни. Он попросил меня прочитать рукопись и, возможно, написать краткое предисловие. Всю следующую неделю я проводила каждый свободный час за чтением автобиографии Сэнди. Часто его воспоминания вызывали у меня улыбку, а иногда и слезы. С первой и до последней страницы я была очарована светлым живым умом и неукротимым духом моего соседа.
Снимок Сэнди в 1958 году в возрасте семнадцати лет: умный, спортивный, президент старшего класса в Буффало, штат Нью-Йорк, старшеклассник и член школьного совета, трубач, хороший парень. В том же году он поступил в Колумбийский университет на полную стипендию. Там он преуспевал в учебе, заводил настоящие дружеские отношения и исследовал этот город.
В ПОСТОЯННОЙ ПЕРЕПИСКЕ ОН РАССКАЗЫВАЛ О ЗНАКОМСТВЕ ЕЩЕ В ШЕСТОМ КЛАССЕ С ДЕВОЧКОЙ, КОТОРАЯ В БУДУЩЕМ СТАЛА ЕГО ЛЮБИМОЙ ЖЕНОЙ И ВТОРОЙ ПОЛОВИНКОЙ УЖЕ ПОЛВЕКА.
В девятнадцать лет, на третьем курсе Колумбийского университета, Сэнди ослеп. Первоначальное отчаяние из-за полной потери зрения быстро сменилось яростной решимостью сделать так, чтобы ничего не замечали, не считали его всю жизнь слепым, и он хорошо справлялся. У Сэнди не было ни собаки, ни даже трости. «Если бы вы увидели меня в коридоре Уотергейта[1], – заметил он, – вы бы не поняли, что я слепой». Именно так. Когда в 1980 году мы купили квартиру в Уотергейте, через два дома от жилища Сэнди и Сью, мне сказали, что у него плохое зрение. Он мог видеть очертания, но не лица; носил толстые очки, которые увеличивали изображение. Я поверила в то, что мне говорили.
Прошло с полдюжины лет, прежде чем я узнала суровую правду. В 1986 году я слышала, как Сэнди сказал толпе доброжелателей: «Я слепой». Поводом послужило его выступление в качестве стипендиата Университета Брандейса на праздновании в Вашингтоне[2]. Сэнди мог наконец публично признать свою слепоту, потому что снова и снова доказывал, что развил другие способы видеть мир. Идеи и образы, рожденные в его сознании, породили изобретения, и среди них самое главное – машину сжатия речи, которая ускоряет воспроизведение слов из записей, не искажая никаких звуков. Его подвижный ум также спланировал череду хорошо продуманных и впечатляюще прибыльных деловых предприятий.
В размышлениях у Сэнди есть главная тема. Лишенный зрения (из-за неоднократной постановки неправильного диагноза офтальмолога в его родном городе), он считает себя самым счастливым человеком в мире. «Как это может быть?» – скорее всего, сразу же спросит читатель. Сэнди пишет о том, что было для него опорой: о семье, наследии, друзьях, образовании в Колумбийском, Гарвардском и Оксфордском университетах; о стипендии в Белом доме, которая помогла установить дружеские отношения с важными лицами в правительстве, торговле и искусстве; о службе в Национальном научном совете и других многочисленных руководящих органах; о трех детях и теперь уже четырех внуках; и прежде всего о своем браке со Сью, чья любовь и поддержка дают ему силы.
И все же, по словам Сэнди, что-то большее объясняет его хорошую жизнь, что-то, что не свойственно зрячим людям в такой же степени. Сэнди называет это своей осознанной жизнью в уме, в котором мысли множатся и собираются «без помех постоянным потоком визуальных чувственных образов». Эта особая способность помогла ему испытать радость жизни и внести огромный вклад в благополучие других людей.
Когда он сидел на больничной койке в Детройте в феврале 1961 года, его незрячие глаза увлажнились от лекарств, Сэнфорд Д. Гринберг заключил сделку с Богом. Если Господь вытащит его из этой дыры, поклялся Сэнди, он сделает все, что в его силах, чтобы другие не пережили такого же горя в будущем. Он выполнил это обещание, направив всю свою энергию на разработку технологии регенерации зрительного нерва. С той же целью его твердая рука находится у руля Института офтальмологии Уилмера при Больнице Джонса Хопкинса. Эти усилия и множество других инициатив pro bono[3] являются причиной для «большой вечеринки», которую Сэнди устраивает в своих «играх мечты», воображаемых им, и с размахом описывает в одной из глав этой книги.
Сэнди будет играть на прекрасной трубе, которую подарила ему Сью, а его однокурсник по Колумбийскому университету и приятель Артур Гарфанкел, с которым он знаком почти всю жизнь, будет петь. Древнегреческий хор будет подхватывать и продолжать. Там будут все кто угодно, включая святых, грешников и законодателей, ученых и государственных деятелей, философов и художников, артистов и торговых магнатов. Мы с мужем, заметят внимательные читатели, тоже наслаждаемся вечеринкой. В моем собственном продолжении мечты Сэнди я могу выбрать людей, за которых поднять тост: Элеонора Рузвельт, Джордж Гершвин, Элла Фицджеральд и огромное количество других замечательных людей. Минуя светила в огромном зале, я поднимаю бокал за Сэнфорда Д. Гринберга, который выбрал жизнь во всей ее красе. Лехаим[4], Сэнди, выпьем за тебя и Сью. Вы устроили впечатляющее шоу. Пусть таких праздников жизни будет еще много.
Даже это нам будет приятно вспомнить – все Божьи дары жизни, сияющие от рождения до смерти. За жизнь! За все это. За слепоту и экзальтацию.
Я узнал его первым на ступенях Гамильтон-Холла. Мы выходили из гуманитарного класса в Колумбийском университете. Это был 1959 год. В тот год я видел, как он играл в баскетбол – мощный центровой[5], настоящий бык. Теперь, выходя из класса профессора Геталя, этот могучий человек ростом 188 см стоял рядом со мной, плечом к плечу. Я чувствовал его двойственность, нежную и могущественную. Он говорил с мягкой звучностью. Нас только что поразил Ахилл, герой «Илиады». Может ли такое искусство, такое героическое измерение иметь отношение к нашему будущему? Ему нравилось, что я отношусь ко всему живому как к драгоценности. Я остановился, чтобы насладиться красотой света, когда солнце осветило участок насыщенно зеленой травы. Америка еще не стала фанковой[6]. Фанк еще не родился. Это была любовь от мгновения к мгновению. Мы были благодарны. Судьба намечена, характеры поменялись, мы разделили нашу судьбу как соседи по комнате.
