Кто сражается с чудовищами,
тому следует остерегаться,
чтобы самому при этом не стать чудовищем.
Ф. Ницше
– Не бойся.
Его голос замолкает в темноте. И я больше не слышу ничего, кроме собственного дыхания. Испуганного, почти астматического. Рот жадно ворует кислород. Сердце не бьётся – трещит дробью.
– Не бойся, – внезапно близко. Я спиной в стену. Узлы наручников в поясницу. – Я не буду трогать. Только посмотрю.
Запах кедра у самого носа. Отлипают от пересохших губ волосы, он поднимает их над моими плечами, отводит за спину, открывая себе голую шею.
– Шшшш. Тише, тише, тише, – убаюкивает. Тыкается носом в нос, шепчет в губы: – Сделала выбор?
Ощущаю его руки в миллиметрах от моей кожи. Он гладит меня через воздух, напитывает его жаром своих огромных ладоней: бёдра, талия, подползают к самому сердцу, вверх, ключицы, замирают у шеи…
– Сделала выбор? – повторяет.
«Я не могу так поступить».
Мой всхлип принимает за ответ.
Касается меня.
– Ты обещал.
Его рука под горло.
– Ты обещал дать мне ещё немного времени.
– Обманул.
Он вплотную. Твёрдым упирается в голый живот. Бьёт поцелуями. Царапает бляхой ремня внизу. Подхватывает под ягодицы. Меня подбрасывает вверх. Молния его ширинки врезается в промежность. Бёдра сводит от толчка.
Беспомощные руки. Если бы они были развязаны – только одно: зажать себе рот, и молча. Перетерпеть. Всё почти произошло. Пройти сквозь это. И не позволить себе той трусости, которую допустила я. Трусливая сука, я, предательница, закричала.
– Я согласна!
Не слышал. Рычал в мою шею.
– Согласна! Ты слышишь?! Согласна! – голос сходит на хрип. Заклинаю: – Бери, бери, бери. Согласна.
Уткнулся лбом в щёку. Дышит. Ослабил хватку. Нехотя отпустил. Почти нежно.
– Завтра ты вернёшься домой.
Бросил фразу, когда был уже далеко. Больше он не тронет меня.
Дверь из комнаты осталась открыта. Он специально оставил её распахнутой настежь. Чтобы я слышала его шаги. Чтобы я слышала, как он откроет другую дверь.
Щелчок!
От утренней метели ни следа. Только солнце на однотонном небе. Ветер сильный, но через долгие промежутки штиля. Тени от каждой фигуры чёткие, почти сапфировые.
– Кость, пойдёшь? – Нина вертит в пухлых пальцах сигарету, и взглядом указывает на выход.
Двери раздвигаются бесшумно. Спускаюсь с порога. Под засученные рукава пролезает холод.
– Накинул бы куртку, – по-матерински. – Кто тебя будет чаем отпаивать, если заболеешь?
– Сын, кстати, выздоровел? – сквозь первую затяжку.
– Уже вчера в школу ходил. Шарф, дурак, не носит. Я сама вязала. Специально искала схему с надписью «Спартак», старалась. Совсем не ценит то, что имеет. Куриный суп, гадёныш, собаке в миску сливал. Ест всухомятку. Ну ничего. Чай с вареньем он у меня всё-таки выпил. И уже на утро всё как рукой сняло. На мамкином-то варенье. Сама делала, из нашей садовой малины.
Я завидую её сыну. Ему тринадцать. Увлекается футболом. И у него есть мать.
– Хорошо. Если заболею – знаю, где добыть лекарство.
Она встречает мой смешок с сочувствием. Голову набок. Короткие, жёваные рыжей химией кудри, падают на бровь. Недобро щурит глаза, вглядывается за моё плечо.
– Только хотела посетовать, что ты всё ещё не остепенился в свои почти тридцать, да вот смотрю на таких вот, – кивает подбородком, – и понимаю, что бабы сейчас пошли непригодные.
Вслед за её взглядом. Вполоборота голову. У свежевымытого чёрного Porsche стоит краснорожий бугай. Щурится на дневной свет как медведь, только выползший из берлоги. Пронзительным, как звук пилорамы, голосом, его отчитывает девушка.
– Чё ты улыбаешься? Я серьёзно. Мы никуда не едем.
– Ты не так всё поняла.
– Какой же ты придурок. Ты всё испортил!
– Мил…
– Она посмела позвонить тебе при мне!
– У нас ничего не было.
– Да пошёл ты! И свою Светулечку можешь прихватить. Я к тебе больше никакого отношения не имею.
Девушка разворачивается на месте и идёт в нашу сторону.
– Мил, перестань. Это свадьба моего лучшего друга.
– Я не еду.
– Ты хотя бы понимаешь, сколько денег он отвалил за каждого человека?
– Плевать.
Рывком догоняет её, тянет за капюшон шубки.
– Пусти!
– Ты едешь со мной.
– Пусти, говорю, – он разжимает пальцы, и она отшатывается.
– Села в машину и жди. Я схожу за шампанским.
– Когда ты придёшь, меня уже не будет.
– Вот тогда я и позвоню Свете, – бросает через плечо.
Краснорожий почти дошёл до порога магазина.
– Ты – похотливый жирдяй! – она вскакивает на ступеньки, загораживая ему путь. – Только и думаешь о том, как потрахаться с новой блядью. Смотреть на тебя противно. Да у меня уже не течёт от тебя. Я представляю себе других мужиков, когда ты сопишь на мне.
– И кого же ты будешь представлять сегодня ночью? – его нервная улыбка застыла как гримаса.
Последняя затяжка жрёт фильтр, обжигает пальцы. На корточки. Рыжий огонёк шипит, гаснет. Пальцы в холоде. Снег твёрдый, как каменная соль.
– Да любого, кроме тебя. Вот хоть этого, – девушка улыбается мне сквозь гримасу злости.
Я встаю и смотрю на неё в упор. Сталкиваю взгляд на краснорожего. Он кривит губы и говорит:
– Этому нищеброду такие бабы, как ты, никогда не дадут. Ты ведь хотела на Мальдивы. И новый телефон. А ещё твоей маме нужна новая операция, иначе она сдохнет. Так что сегодня ночью будешь сосать мне. И мне пох, кого ты будешь себе при этом представлять.
– Какой же ты мудак, – она всхлипывает протяжно, будто вместе со вдохом проглатывает что-то, что встаёт поперёк горла. Закрывает лицо ладонями, опускается на ступеньки.
Первый шаг перед бегом всегда мягкий, неслышный. Разгон начинается со второго. Подъём по ступеням. Прозрачная дверь ещё не успела задвинуться за его спиной. Я проскальзываю внутрь. Поворот налево. Пол влажный, но чистый. Ступни почти не чувствуют под собой тверди. Зато внутри всё как кремень, будто мышцы огибают внутренние органы каменной скорлупой. Стеллаж с разноцветными фруктами чёрно-белый. И только малиновые пятна перед глазами.
– Посмотри на меня.
Обернулся через плечо. Я подождал, пока он развернётся всем корпусом.
Краснорожий начинает падение. Когда он врезается спиной в пол, его затылок ещё держится на весу. Я над ним. Кулак в скулу. Он морщится. Кривит пасть. Рот будто уползает от места удара. Настигаю его другой рукой. В челюсть левой. Его возглас писком сквозь ор вокруг. За грудки. Подтягиваю ближе к себе, будто хочу рассмотреть получше его морду. Я продолжаю бить. С облегчением. С наслаждением. Бью его так, будто передо мной мой отец. Я так ждал. Я мечтал об этом всё моё маленькое слабое детство. Я представлял это тысячу раз. Стану выше. Возмужаю. Повалю. И буду бить так остервенело, что под его телом проломается пол. Мстить. Отомщу ему за сам факт появления меня на свет.
