Она тонула, и это было так же непоправимо, как ее безнадежная любовь. Камень в мешке, привязанном к лодыжкам, тянул на дно. Чем глубже, тем холоднее… Она не думала, что вода может оказаться худшим из чудовищ. Гораздо хуже тех, с адских картинок, которыми пугали попы.
Ее не ужасал совершаемый грех. Она испытывала благодарность к Богу за то, что вообще возможно избавление. Но так было до того, как ее голова исчезла под водой… На какую-то секунду ужас стал сильнее отчаяния, и она пережила бесконечное сожаление, длинной зазубренной иглой пронзившее сердце, однако было слишком поздно.
Ее простая белая одежда приняла форму большого колокола. Это замедлило погружение и продлило ее муку. Она шептала имя своего возлюбленного, а на поверхности озера с тихими звуками лопались пузыри… Вместе с нею умирал его ребенок…
Потом в ее легких уже не осталось воздуха. Черная влажная рука без костей проникла в рот и пробралась глубже, распирая внутренности. Женщина вздрагивала, пока рука опустошала ее и избавляла от последних воспоминаний о жизни. Смерть слегка коснулась глазных яблок, и они лопнули, уничтожив мир.
Нельзя сказать, что художник-абстракционист Борис Стеклов не предвидел своего ошеломляющего взлета, после которого стал относительно богатым человеком. В недавнем прошлом он представлял себе это и стремился к этому. По его глубокому убеждению, деньги означали независимость (после тридцати лет уже никто всерьез не говорит о свободе), возможность быть предоставленным самому себе и видеть в своем окружении только тех, кого он сам хотел видеть. У него не было творческих или каких-либо других амбиций, поэтому его работа преследовала единственную цель – существовать наиболее удобным и наименее скучным образом.
После пятнадцатилетнего периода безвестности, нищеты и застоя картины Стеклова стали продаваться на Западе; некоторые попали на престижные аукционы, две или три оказались в экспозиции Музея современного искусства в Нью-Йорке. Деньги потекли вначале тоненьким ручейком, а затем нахлынули одной большой волной. Часть их осела в карманах посредников, агентов и владельцев галерей, однако для человека с его отношением к жизни осталось довольно много.
Следующих столь же интенсивных волн не предвиделось; Бориса это вполне устраивало. Он был достаточно осторожен, чтобы не засовывать голову слишком глубоко в чужие пасти. То, что Стеклов делал раньше в угаре нищеты и постоянного страха не успеть, теперь (как он надеялся) будет вызревать в безмятежной неторопливости.
Но это было далеко не самое главное.
Самое главное заключалось в том, что он наконец ощутил внутреннюю свободу – чувство чрезвычайно ценное и опьяняющее – и превратился из задерганного и озабоченного мелочными проблемами параноика в человека, спокойно и без тревоги взирающего в завтрашний день.
У него было подозрение, что полоса удачи не продлится долго.
Кое-что он доказал и располневшей после двух родов жене, которую звали Лариса, но он называл ее про себя и в кругу ближайших приятелей не иначе как «моя толстая стерва». Это было совсем не то, что завоевать любовь женщины, однако получить небольшую компенсацию за долгие годы упреков, скандалов, назойливых всхлипываний в подушку и тупого презрения со стороны жадного и ограниченного существа оказалось все же приятно.
Его детям стерва с редкой настойчивостью и изобретательностью внушала мысль о том, что их папа ущербен; к счастью, они были еще слишком малы, чтобы воспринять это окончательно и бесповоротно. Борис надеялся, что муть, поднятая матерью, исчезнет из их душ без осадка. Может быть, он надеялся напрасно.
Конечно, его фигура не изменилась, но ему казалось, что он выпрямился и расправил плечи. В глазах появился блеск, в движениях – раскованность; Стеклов вспомнил о том, что он еще довольно молодой мужчина. Деньги вернули ему отмирающую способность радоваться простым вещам и почти атрофировавшуюся сексуальность.
Он привыкал к новому состоянию ровно две недели. Это были волшебные недели почти дзэнской пустоты. Формальности он исполнял легко, будто скользил над поверхностью болотца, в котором возились жабы. Банковские чеки, акции, кредитные карточки, оформление двойного гражданства, налоги и отчисления – мимо его сознания проходило то, в чем он ровным счетом ничего не смыслил и в чем, откровенно говоря, ему было лень разбираться.
Под руку подвернулся ловкий адвокат с именем, принявший на себя бремя юридических забот; Стеклов не возражал. Он был реалистом и уповал на то, что неизбежные прилипалы украдут не слишком много. Он подписывал бумаги, которые ему подсовывали, позволял себя фотографировать, получил новые документы и даже дал пару дурацких интервью местным газетчикам. В глубине души он уже мечтал о том, чтобы его оставили в покое.