Писать о личностях, в истории более-менее известных, всегда непросто. Приходится сталкиваться с чужим восприятием, читать многочисленные отзывы современников и гадать, что же скрывалось за ними. Обилие фактической информации может сослужить литератору-историку не самую лучшую службу. Мои обычные герои – люди, о которых известно только имя, фамилия, отчество да и послужной формуляр. От того и странно, что я решила писать про князя Сергея Григорьевича Волконского, генерал-майора, героя всех войн с Бонапартом, одного из основополагающих членов Южного общества декабристов, осужденного на каторгу и вечное поседение в Сибирь. Ведь про этого исторического деятеля уже очень много написано – в том числе, и им самим. Его воспоминания – блестящий пример детального и интересного изложения собственной биографии.
Однако при ближайшем рассмотрении я обнаружила, что про князя никто ничего художественного не написал. Волконский присутствует в качестве героя второго плана в многочисленных романах, фильмах, операх и очерках о декабристах, но его фигуру заслоняют руководители тайных обществ, оказавшиеся на виселице. В восприятии не-специалиста вполне четко отпечатались образы Пестеля, Рылеева, Муравьева-Апостола – но Волконского как будто бы и нет. Отчасти он отражает славу своей супруги, Марьи Николаевны, совершившей неординарный поступок и за это прославленной в знаменитой поэме Николая Некрасова и в знаменитом советском кинофильме «Звезда пленительного счастья». Но лишь историки, пристально изучавшие образ героя, могут с точностью сказать, кто он и что из себя представляет. Даже несмотря на записки.
Я решила отчасти заполнить эту пустоту. За роман я взяться не посчитала нужным – в самом деле, написать про князя Сергея лучше, чем он сам писал про себя, задача не из легких. Но я выбрала несколько эпизодов его биографии, в которых, как мне показалось, наиболее отражена его личность, и осветила их в рассказах и повестях, входящих в эту книгу. Конечно, как и в любом художественном произведении, я допускаю определенную вольницу и отступление от строгих фактологических рамок. Элементы фантастики и мистики также присутствуют здесь, делая повествование более выразительным и ярким. С другой стороны, кто может ручаться, что изложенные в романе события не имели место в реальности?
О Сергее Григорьевиче отзывы противоречивы – от исключительно хвалебных до самых негативных. Каждый видел в его поступках и характере свое. Но одно я уяснила, работая с фактическим материалом – перед нами человек, опередивший в чем-то эпоху, в которой ему довелось родиться. Обладающий огромной внутренней свободой, которой не все наши современники могут похвалиться. Любящий рисковать и идти ва-банк, при этом отнюдь не безрассудный. И, главное, князь всегда страстно хотел жить – что помогало ему во всех трудностях. Надеюсь, что в произведениях, вошедших в сборник, эти качества героя мне передать удалось. И искренне буду рада, если мой литературный вклад изменит привычный образ князя Сергея в восприятии читателей.
Ноябрь 1812 г.
Каждый день выходил похожим на предыдущий – месиво дорог, остовы полуразрушенных деревень, угрюмые леса, огоньки костров. Мундир прирос к телу, как собственная кожа, рука вечно лежит на эфесе сабли, а другая – нащупывает кобуру за пояса. Привычные хлопоты – приказать подчиненным задать корма лошадей, найти место для ночлега, для переправы – а это сложно, когда все мосты разрушены, когда армия вражеская отступает и бессильно обороняется в попытках сохранить хоть подобие порядка.
Князю Сержу Волконскому эта война за долгие месяцы не то чтобы надоела – она сжилась с ним полностью, и он уже не мог не видеть перед своим внутренним взором все то, что довелось запечатлеть в памяти. Горящие деревни, кровь, трупы, порушенные храмы и разоренные улицы великой столицы смешались с дымом костров, зябким холодом, темными осенними небесами и срывающейся с неба моросью. И невозможно было вспомнить, что где-то, оказывается, есть так называемая «мирная жизнь».
Здесь, в Литве, все было напрочь разорено войной. В течение шести буйных лет пехота и конница трех армий топтала эту землю, оббирала деревни и панские усадьбы, не оставляя взамен ничего, кроме трупов, дыма и копоти. Ночлег приходилось частенько делать в самых неподходящих для этого местах, на сырой земле, а погода, меж тем, стояла влажная и ветреная. Едва заснув вчерашней ночью, на берегу реки, по свинцовой глади которой уже плавали тонкие, как пергамент, ледышки, князь нынче направлялся к Вильне. Город, лежавший на шести лесистых холмах, должен быть взят без боя, и очень хотелось быть вписанным в число тех, кто первым вступил в его ворота.
Марш-бросок, однако, сделать не получилось. Далеко, да и темно. Люди и лошади устали, да и сам Серж чувствовал себя крайне мерзко. В голове стоял туман, думать о чем-то осмысленном не получалось, да и речь, обращенную к нему, он понимал не с первого раза, отчего приходилось переспрашивать рапортующего ему подчиненного. Когда солнце зашло, залив на прощание весь пейзаж кроваво-красным светом, Серж почувствовал – нужно срочно искать ночлег. Впереди, как показывала карта, лежали Броварны – имение Сулистровских. Поначалу сворачивать туда не хотелось – Волконский словно видел перед собой унылые срубы изб, разоренный панский дом с разбитыми окнами…
– Может, дальше пойдем? – без энтузиазма спросил он у ротмистра Левенштерна, случившегося рядом и напряженно изучающего карту.
– Тогда нам только прямиком в Вильно, – пожал плечами его товарищ. – Но только к четырем утра дойдем.
Серж вздохнул. Ночевать имело смысл. Он приказал сворачивать по проселочной дороге в сторону Броварен.
…Все усадьбы, что русские, что литовские, в которых приходилось ночевать, выглядели одинаково – вот дорога, нынче полностью разбитая, упирается в чугунные ворота, иногда увенчанные гербом хозяев, и всегда в такое время открытые; далее следует длинная, усаженная липами или кленами аллея, упирающаяся в парадный вход усадьбы – мезонин, два, редко три этажа, флигели, мокрый садик позади здания, побитые окна и выломанные двери. Серж был уже готов к этому зрелищу. «Только бы печь у них была нормальная, а дрова уж где-нибудь найдем», – думал он. Очень хотелось провести ночь в тепле, прижавшись спиной к теплой печи или усевшись у камина, глядеть на огонь и дремать, выгоняя из тела засевшую в нем сырую стужу, а потом можно и ехать куда-нибудь, брать города, сражаться с противником, который всегда где-то рядом, выслеживать его.
