Чего только не случается с нашими бедовыми морячками, особенно во время стоянок родных судов в чужих заграничных портах. Как-то на стоянке в норвежском Тромсё случилось и на нашем рыбачке-траулере неординарное происшествие:
– дверь капитанской каюты дробно постучали, и появившийся вахтенный матрос с красной повязкой на рукаве взволнованно объявил:
– Товарищ капитан, там того, Эпельбаума, кажись, насмерть убили!
Весть о зверски убиенном рыжем балагуре Эпельбауме разнеслась по судну мгновенно, и весь экипаж высыпал на причал. Оттуда по всей округе разносились какие-то нечленораздельные вопли.
Капитан Владлен без церемоний растолкал своих подчинённых и вышел вперёд. Перед ним стоял обычный таксомотор, рядом с которым, тяжело дыша, возвышалось довольно крупное лицо негритянской внешности, похоже, водитель. Ростом и комплекцией этот афронорвежец обладал внушительными. По крайней мере, был на голову выше и шире в плечах нашего мастера, а Владлен Дураченко, надо заметить, был мужчиной крупным. Физиономию водилы искажал безудержный гнев, мясистые губы тряслись, а богатырская грудь бурно вздымалась. Левым пудовым кулачищем этот Кассиус Клей потрясал в воздухе. В правой же длани он сжимал ручку маленького, но увесистого автомобильного углекислотного огнетушителя. Серебристый раструб его распылителя был обильно перепачкан чем-то очень напоминающим кровь. Зловещую картину усугубляли совершенно разбойничьи черты чёрного, как зимбабвийская ночь, дикого таксиста. Красавец имел блестящий и гладкий, как гигантское эбонитовое яйцо, череп, налитые кровью носорожьи глаза, плоский с широкими, раздувающимися от ярости ноздрями нос и пухлые валики шоколадно-розовых губ. Крупные, белые, как царские жемчуга, зубы навевали отчего-то неполиткорректные мысли о неизжитых еще кое-где на африканских просторах случаях спонтанного каннибализма. Увидев Владлена, вольный сын освобождённой Африки внезапно проявил недюжинную смекалку. Он ткнул в солидный капитанский живот своим толстым пальцем и, продолжая раздувать гневные ноздри, почти без вопросительной интонации, заявил:
– Ю ар кэптэйн!
Получив от растерявшегося мастера Дураченко утвердительный кивок, таксист ухватил нашего кэпа за предплечье и буквально подтащил его к распахнутой задней дверце своей машины.
– Лук, кэптэйн, лук! – приговаривал он при этом. Зри, мол! Я поспешил следом. Картина открылась ужасная. На заднем сиденье раскинулось безжизненное тело матроса Эпельбаума. Лицо и грудь убитого были обильно залиты кровью. При этом из кабины ощутимо несло гарью, а задняя спинка переднего сиденья, коврики и кроме того, брюки и рубашка покойного были изуродованы копотью и чёрными подпалинами. Мы с капитаном с ужасом уставились на этот криминальный натюрморт. Толпа за нашими спинами, оклемавшись от первого шока, принялась шёпотом комментировать это дикое зрелище.
– Убил, носорог африканский! Огнетушителем Генку забил, сволочь гадская! – выдвинул кто-то смелую гипотезу.
– А поджигал-то зачем? К нам-то на корабль он зачем труп припёр? – резонно возразили ему.
– Да вы гляньте на него, братва! На мумбу-юмбу этого гляньте! Он же псих! Белая горячка у этого чёрного, не иначе!
– Стопудово псих! От ностальгии по Лимпопо рехнулся! – прозвучал из толпы окончательный диагноз.
– А ну, вяжи его ребята, зулуса этого! – рявкнул по-командирски решительно Владлен.
Дело шло явным и роковым образом к русско-африканской битве при Тромсё, но тут из кабины такси раздался полный душевной боли стон:
– C-у-уки! Все бабы с-у-уки!
Толпа, готовая к линчеобразному мероприятию, резко развернулась от успевшего оторопеть чернокожего таксиста
и узрела жуткое. Картина эта могла послужить мрачной иллюстрацией к гоголевской повести «Страшная месть». Из задней распахнутой дверцы машины на карачках, горестно подвывая, выползал окровавленный и подгоревший труп матроса Эпельбаума. Толпа, вначале испуганно отшатнувшись от выходца с того света, через мгновение с облегчением выдохнула:
– Жив бродяга!
Гена, всё ещё пребывая в позиции четвероногого друга человека, поднял на своего отца-командира страдальческие очи. Капитан наклонился к истерзанному подчинённому и указательным пальцем провёл по его окровавленной щеке. Затем он растёр красную субстанцию между пальцев, поднёс щепотку к своему капитанскому носу
и потянул воздух.
– Химия какая-то. Краска что ли? – произнёс он с недоумением.
Водитель, чудом избежавший чрезмерно близкого контакта с недружелюбно настроенными русскими, оживился, услышав знакомое слово.
– Ес! Ес оф коз! Джаст кимикэл пэйнт! – затараторил он по-английски, обращаясь к Владлену.
В течение нескольких минут таксист на
международном инглише излагал подробности происшедшего. Рыжего русского он подобрал в городе, когда тот был уже в изрядном подпитии. Моряк был чем-то весьма расстроен и, расположившись на заднем сиденье такси, принялся тихо плакать и довольно громко ругаться. Водитель вовсе не был удивлён таким поведением пассажира, поскольку давно работал в портовом городе, и морячки из разных стран, как ни странно, частенько вели себя похожим образом. Недалеко от судоверфи пассажир потребовал сделать остановку у таксофона. Водитель стал нервничать, но русский сунул ему в руку несколько смятых купюр, чем и успокоил его на время. Пассажир несколько минут набирал какой-то длинный номер на таксофоне и, в конце концов, дозвонился. Разговор, видимо, вышел неприятный, потому что русский принялся избивать ни в чём не повинную муниципальную собственность её же собственной телефонной трубкой. Однако норвежский таксофон оказался не лыком шит и дал обидчику сдачи. Встроенное в корпус антивандальное устройство в ответ на агрессию окатило весь фасад хулигана струёй алой несмываемой краски. Русский, увидев свою кроваво-красную физиономию в боковом зеркале автомобиля, расстроился окончательно. Он достал из нейлонового пакета початую бутылку норвежской водки «Аккевит» и разом, из горлышка, обильно проливая на свою пурпурную грудь её добрую часть, принял дозу. Не обращая внимания на протесты водителя, он вновь забрался в машину, посулив щедрый
расчёт по приезде на место. Чернокожий таксист, скрепя сердце согласился, но лишь после того, как краска на русском подсохла и не грозила перепачкать обивку сидений. Но, как известно, ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным. Лимит безобразий у рыжего моряка ещё не был исчерпан. Поганец, находясь в стадии, предшествующей полной отключке, закурил в машине. Остатки водки из неплотно закрытой бутылки выплеснулись в салон, а выпавшая из расслабившейся руки сигарета всё это дело воспламенила. Таксист вовремя почуял, что запахло жареным, и принял соответствующие меры. Чёрный герой потушил как сам салон, так и лирически тлеющего бессознательного и кроваво-красного Эпельбаума. Вот в благодарность за этот подвиг бедного таксиста чуть было не прибили наши горячие рыбачки. Пришлось задабривать потерпевшую сторону. Капитан пригласил водителя к себе в каюту. Из камбуза был вытребован кок, которого чаще именовали шефом. Шеф накрыл стол и сделал это, по его словам, красиво.