Глава I. Уже забытый, вероятно, читателями Каскабель появляется вновь
Когда стали разъезжаться с корвета, где капитан Сандоваль так обильно угощал своих гостей, дон Рамон де Ла Крус упросил дона Фернандо сесть к нему в шлюпку. Дон Фернандо дал уговорить себя тем охотнее, что в губернаторской шлюпке он мог пробыть несколькими минутами дольше с доньей Флорой, обменяться с ней словом-другим, упиваться ее взглядами.
К несчастью, переправа была делом нескольких минут.
Сойдя на берег, дон Фернандо раскланялся с дамами, пожал руку дону Хесусу и простился с губернатором, который опять повторил, что всегда к его услугам.
У таможни молодого человека ожидал слуга с лошадьми. Он вскочил в седло и не торопясь поехал домой, перебирая в уме все, что с ним случилось приятного в это радостное утро, которому он с эгоизмом влюбленного не желал бы видеть конца.
В нескольких шагах от дома он был внезапно остановлен толпой пеонов, индейцев, солдат – словом, всех праздношатающихся, которыми полны большие города.
Это сборище людей запрудило улицу во всю ее ширину, немного не доходя до решетки перед Цветочным домом.
Дону Фернандо поневоле пришлось остановиться.
Он привстал в стременах поглядеть, что происходит. Благодаря тому, что с лошади все было прекрасно видно, он понял причину скопления народа, который прибывал с каждой минутой. Всеобщий интерес вызывал индеец-метис с зеленоватыми пятнами по всему телу, которые своим видом изображали тигровую шкуру.
Внезапное воспоминание огненной стрелой мелькнуло в сознании дона Фернандо.
Ему показалось, что он видит этого странного человека не в первый раз, он уже где-то встречался ему, но где, при каких обстоятельствах – этого он припомнить не мог.
Знаком он подозвал к себе Юлиана.
Тот поспешно подошел.
– Ты знаешь этого человека? – спросил дон Фернандо.
– Какого, ваше сиятельство? – почтительно спросил паж.
– Того, кто разглагольствует среди толпы народа, безобразного индейца, размалеванного, словно дикий зверь.
– О, ваше сиятельство! Он хорошо известен. Это Каскабель!
– Что это за имя?
– Так зовут или, вернее, прозвали этого человека.
– Каскабель ведь, кажется, значит «гремучая змея»?
– Так точно, ваше сиятельство.
– Почему же он получил такое прозвище?
– Он заклинатель змей и имеет дело преимущественно с гремучими змеями, потому…
– И назван по имени своего самого грозного актера?
– Именно.
– Понимаю. Слушай, когда мы доберемся до дома, ты позовешь этого факира во двор. Он искусен?
– Чудеса делает – страшно глядеть!
– Тем лучше, я не прочь лично удостовериться в его искусстве. Ты понял меня?
– Так точно, ваше сиятельство.
Не без ропота толпа расступилась перед лошадьми; граф и его провожатые проехали осторожно, чтобы никого не задеть, и дон Фернандо попал наконец к себе домой.
Он сошел с лошади и приказал Мигелю, который выбежал к нему навстречу, поставить стулья на веранде, потом быстро направился в свои комнаты и переменил великолепный костюм на менее пышный, но изящного покроя и отличного вкуса.
Он еще не успел переодеться, как вошел Юлиан и доложил, что приказание его сиятельства исполнено и Каскабель ждет во дворе его распоряжений.
Вскоре дон Фернандо появился на веранде и сел, окруженный своими слугами.
В течение двух-трех минут глаза молодого человека внимательно изучали индейца, который, скрестив руки на груди и опустив лицо с бегающими глазами, стоял в десяти шагах от веранды возле своего худого и ободранного мула, навьюченного разнообразными корзинами необычной формы.
Вероятно, дону Фернандо пришла в голову какая-то мысль, потому что он внезапно улыбнулся и знаком подозвал к себе индейца.
Безобразный заклинатель змей подошел и неловко поклонился, вертя в грязных руках служивший ему головным убором уродливый обрывок чего-то, что некогда могло быть шляпой.
– Кто ты, негодяй? – спросил граф.
– С вашего позволения, сиятельный граф, я – бедный индеец.
– Я не о том спрашиваю, это и так видно.
– Я честный человек, ваше сиятельство, и хорошо известен…
– В Сеуте и других подобных местах?.. – резко перебил его граф.
– Ваше сиятельство, – заискивающе возразил индеец, – свет так зол! У кого из нас нет врагов? Можно попасть на галеры его католического величества короля Филиппа Четвертого и все-таки не быть ни вором, ни убийцей.
Дон Фернандо не имел понятия об истории этого человека. Он упомянул о Сеуте наугад, по одному его виду висельника. При неожиданной удаче, которой совершенно не ожидал, он невольно заинтересовался и принял решение продолжать этот странный допрос.
– Кроме воровства и убийства есть проступки, заслуживающие примерного наказания.
– Раб не волен в своих действиях, ваше сиятельство, он обязан повиноваться господину.
– Только в известных пределах, – строго сказал граф, – и господин, не опозорив себя, не может доводить своей власти до того, чтобы приказывать…
– Похищение! Да, вот моя вина! Но что мог сделать я – ничтожный, презренный раб? Сам господин мой был орудием человека, власть которого не знала границ… Девушка была похищена, это правда…
– Вместе с матерью, – глухим голосом перебил дон Фернандо.
Индеец в ужасе поднял голову.
– А! Вы все знаете, ваше сиятельство! – вскричал он задыхающимся голосом.
– И еще многое другое. Что сталось с этими двумя женщинами?
Индеец опустил голову и ничего не ответил.
– Будешь ты говорить, презренный?
– Я не знаю, – нерешительно сказал Каскабель. – Тотчас после похищения я был арестован и перевезен в Сеуту…
– Откуда ты сбежал!
– Нет, ваше сиятельство; некий пожелавший остаться неизвестным доброжелатель снабдил меня средствами, чтобы я мог перебраться в Америку, когда после двух лет мук и страданий губернатор Сеуты велел однажды привести меня к себе и объявил, что я волен дать себя повесить, где хочу.
– И ты не знаешь имени великодушного человека, который выручил тебя?
– Я всегда думал, что это мой прежний господин; быть может, он женился на девушке, которую я помог ему похитить, и потому, больше не опасаясь, что я кому-то что-либо открою, наконец сжалился надо мной.
– Это возможно, хотя и не очень вероятно. Как звали твоего господина?
– Имени его я никогда не знал, ваше сиятельство… впрочем, вам оно наверняка хорошо известно.
– Я хочу удостовериться, что ты не лжешь.
– Ваше сиятельство, с тех пор прошло уже двадцать лет, своим примерным поведением я старался загладить ошибки молодости и забыть о них; память у меня плохая, ум слабеет, я ничего не помню, напрасный труд – расспрашивать меня дальше.
