Обстоятельства, при которых я начал писать это произведение, навсегда останутся неизгладимым следом в моей индивидуальной памяти. Впоследствии я даже прилагал некоторые усилия, дабы пресловутый субъективизм как можно меньшее влияние оказал на моих героев. К счастью, развитие сюжета превзошло все мои ожидания, и герои получили развитие, сделавшее их мало-зависимыми от «моей кисти»
С позиций лингвистики и филологии, я всегда испытывал неподдельный интерес к германским народам, с их уникальным культурным слоем, положенным в основу современных, популярных мифов. Скандинавия, как ни странно, помимо легенд о викингах и редких отсылок к сложной системе языческих богов, на мой взгляд, не раскрыла свой историко-культурный потенциал, сохраняя в «курганах своей истории» богатые клады красивых, будоражащих умы, легенд и поверий. Я вовсе не хотел идти наперекор популярной культуре, подрывая устоявшиеся концепции восприятия того или иного элемента фольклора в мистическом обрамлении, моей целью было рассказать историю, которая была бы написана красками, извлечёнными из достаточно малоизвестных преданий, верований и концепций.
Что же касается концепции восприятия реальности, то эта тема не перестаёт казаться мне интереснейшим объектом изыскания сразу во многих отраслях современной науки. И покуда у нас еще остаются те территории познаний, которые не были подвержены чёткой систематизации, существует и неопределённость, рождающая множество допущений, возможностей и следовательно – становящаяся щедрым источником для старательной, неутомимой идеи.
Я не помню, какое по счёту утро я встречаю в этих стенах. Дважды в день меня вызывают на беседы доктором, которые больше напоминают допрос, но кажется – этому скоро придёт конец. Я представлял это совсем по-другому. У нас всегда говорили, что в этой части света, тюрьма или психушка – что санаторий, проблема лишь в том, что «санаторий» тоже может изрядно надоесть.
Если верить календарю, который я храню среди тех немногих личных вещей, что у меня имеются, я здесь уже третью неделю, и по мне до сих пор не было никакого конкретного решения. Судя по всему перед судьёй – дилемма, отправить меня в общую тюрьму, закрыв глаза на сомнительные обстоятельства моего дела, или же признать душевно-больным и закрыть в лечебнице. Моя защита тем не менее, рук не опускает, похоже для них это теперь некий вопрос принципа.
В больнице, в целом, не так плохо. Я вижу одних и тех же людей, которые мне изрядно осточертели, но всякий раз, когда все неприятности дня остаются позади, стоит мне сомкнуть веки и я возвращаюсь к образам тех людей, которые продолжают подталкивать меня к жизни.
В послеполуденный час, в это время года, день отступает здесь крайне поспешно, и я выработал «восхитительную» привычку – сижу у стены, опёршись затылком о гладко выкрашенную поверхность, и смотрю на то, как тень ползёт по стене напротив, этакая изощрённая форма солнечных часов в моём, заметно опустевшем, мире. В такие часы я раз за разом прокручиваю историю случившегося, чтобы задержать настойчивое разрастание пустоты внутри себя.
Итак, меня зовут Олег, на данный момент мне тридцать пять лет, я приехал из России, привезя с собой удивительный груз проблем, разобраться в которых вызвались специалисты, потратившие ни один год на работу с психами, лицами прожившими неудачный суицид, а иногда и попросту раздавленными депрессией, одинокими осколками нашего, всё еще столь разрозненного, общества.
Я приехал не один, как ни странно, меня повсюду сопровождал мой отец. Мужчина разменял шестой десяток, за всю свою жизнь он разве-что путешествовал по регионам нашей родины, теперь же им помыкали обстоятельства.
Приехали мы отнюдб не в Стокгольм, наше место назначение – местечко под названием Шиксаль. Это не так далеко от столицы, но нами двигало вовсе не желание пройтись по историческим местам.
Шиксаль представляет собой небольшой городок, если не сказать деревню, с потрясающей инфраструктурой, гармонично вписывающейся в природные ландшафты. В отличие от уродливо-урбанизированных городов, где мне приходилось бывать, здесь инфраструктура лишь застенчиво вписывалась в то, что было возведено веками естественного хода вещей, потрясающе…
К сожалению, ни я, ни мой отец, не имели возможности наслаждаться видами. В Шиксаль нас привел тяжкий поворот в моей судьбе. На родине, в России, я был женат. Мою супругу звали Инна, она была на четыре года младше меня и как выяснилось позже – бесконечно более проницательна.
Мы познакомились с ней так давно, что многие из наших самых близких друзей, там, на родине, восхищались тем, как складывалась наша, на первый взгляд – заурядная, жизнь. Ещё в университетские годы я заприметил её. Она на четыре года младше, и я долго изнывал в нерешительности сделать первый шаг. Друзьям я рассказать не мог, меня бы попросту не поняли, а дома – об этом и речи не могло идти. Мне оставалось только смотреть на неё в унылых коридорах университетских корпусов, когда непродолжительные перерывы между лекциями дарили мне эти мгновения, которые затем превращались в часы смятения, по приходу домой. Я ругал себя за нерешительность, но ждал, надеясь, что неожиданная оказия подарит мне возможность, которую я не упущу.
Впервые такое случилось, когда я уже окончил университет и начинал работать в компании, где незадолго до этого проходил практику. Инна была уже на старших курсах, но это всё равно не решало моей проблемы. Бывали моменты, когда мне хотелось на всё наплевать и призрев нерешительность – подойти к ней и всё сказать.
Нет, разумеется мы были знакомы. Неоднократно я заводил с ней беседы и мы были чем-то вроде друзей, насколько это возможно. В целом, всё моё положение рядом с ней выглядело нелепо. Пока в один из дней мне всё-таки не представился мой «счастливый случай»
Инна, ещё со школьных лет, занималась художественной гимнастикой и лёгкой атлетикой, выступая на довольно престижных региональных соревнованиях, что обеспечивало ей внушительный репутационный рост и многообещающие перспективы в лучших университетах города. Кроме того, такие занятия спортом выточили из неё образец красоты, заставляя всех вокруг терять дар речи при её появлении. Она была высокого роста, по женским стандартам конечно, её русые волосы плавными волнами спадали на нежные плечи, а фигура её хоть и была словно высечена «рукой античного скульптора», так и не приобрела этих мужественных черт – которые отягощали образы многих увлечённых спортсменок. Когда она смотрела на меня, я видел её большие, глубокие, тёмно-зеленые глаза, в которых хотелось раствориться и больше никогда не возвращаться в реальность, казавшуюся на её фоне бесконечным серым, бессмысленным пространством. Улыбка, образованная тонкими, чувственными губами, наводила на о мысли о портретах эпохи позднего ренессанса, и то как она говорила – это могло выбивать твердь у меня из-под ног, заставляя цепляться своим вниманием за каждое её слово.
