Мотисказы
Главное – быть рядом
Жил был мужик на селе.
Приглянулась ему как-то девица соседская. Стал он в дырку в заборе на неё посматривать. Та с утра огород прополет, коров надоит, хату приберет. Он глядит в дыру. Любуется.
Она к колодцу, воды наберёт, тащит ведра – а он любуется. Выйдет она дрова колоть. Колет, тащит их в дом – он любуется.
Вечером сядет он у забора и мечтает, что она «егошняя». И аж сам себе завидует.
Шли годы. Девка с хозяйством сама в одиночку справляется. А мужик всё любуется, да мечтам предается. Состарилась девка. Силы не хватало хозяйство в одиночку тащить. Померла.
Пришёл мужик на могилку её, присел и взгрустнул.
«Эх, хорошо ж жили… И рядом я ж всегда был…»
Я влетела в казарму в тот момент, когда сигнальная сирена уже завыла, разрывая мои перепонки. Вокруг всё двигалось, суетно, нервно.
2 минуты на сборы. Вечность и ничего. Первое – если ты был готов. Второе – когда разбит после ночного дежурства.
– Подъём! – расталкивая какого-то парня, лежащего на койке и не реагирующего на вой сирены, ору я.
Плац. Построились быстро. Опустила глаза на свои башмаки. Мельком. «Пятно! Сука!» Пронеслось в голове.
В роте только парни. Кроме меня. Хотя яйца, пожалуй, у меня покрепче, чем у многих из них.
Дальше день в голове сохранился урывками.
Марш бросок. В экипировке.
– Помочь? – подмигивая, кричит рядом бегущий.
– Себе! – рявкаю в ответ. И добавляю скорости, оставляя его позади.
В ушах целый день то ли гул, то ли музыка. Дурацкая мелодия. Зомбирующая. Как ганлин. Бежать!
Вечер. Отдых. Парни собираются покидать мяч в кольцо.
– Присоединишься?
– Чё нет?
– Беляева! Выйди с поля!
Старшина. «Тупой утырок!» Рывком откидываю мяч, процедив сквозь стиснутые зубы:
– Да пошёл ты…
И уже отойдя от площадки метров 20, слышу голос старшины:
– Беляева, да что с тобой?
– Она просто истеричка…
Стоп! Нет! Не может быть. Ответ прозвучал прямо у меня за спиной. Оборачиваюсь и замираю.
– Вы кто? – вытаращив глаза на стоящего напротив меня, произносит «утырок».
Я набираю воздуха в грудь. Слова вылетают сами, правда голос предательски срывается и звучит абсолютно неестественно:
– Товарищ старшина, это ко мне. Это мой… мужчина…
Шаг. Один единственный. Но он даётся с невероятным трудом. Я утыкаюсь ему в грудь. Прижимаюсь носом к его ярко синей майке с вырезом буквой V. Он обнимает меня за голову…
Воздуха больше нет. И я просто, как обычная девчонка, слабая и глупая, начинаю реветь.
***
Я проснулась от того, что реву…
Но мне можно. Я не солдат. Я девочка.
– Купите душу! Товар штучный, эксклюзивный!
На площади в центре ярмарки собралась толпа. Народ с интересом разглядывал странного мужика, орущего во всю глотку о не менее странном предмете продажи.
Мужик действительно был примечательный. Серое, видавшее виды и явно предназначенное для кого-то более крупного, пальто, было одето на голое тело. Штаны же, наоборот, чересчур обтягивали его тощие ноги и едва доходили до щиколоток. Будто он позаимствовал их у какой-то юной и весьма стройной особы. Обувь на его ногах отсутствовала вовсе. Зато цилиндр, украшавший голову мужчины, был выше всяких похвал. Новый, с отливом! Хорош цилиндр!
В руках мужик держал непонятный предмет. Да и не сказать чтобы держал. Да и не сказать, чтобы предмет. То, что парило между его ладоней, скорее напоминало мыльный пузырь, внутри которого хаотично двигалась, переливаясь разными цветами, непонятной формы субстанция.
Удивительным было и то, что отражение в пузыре походило на калейдоскоп, картинки в котором сменялись сами собой. Небо, с проплывающими по нему облаками, оказывалось то сверху шара, то скатывалось, стекая куда-то вбок. Фигуры людей, отражаясь, то топтали это небо, то наваливались на облака, сбившись в кучу-малу. И только перевернутое вниз головой отражение мужика всегда находилось в центре этой композиции, как будто нарочно приклеенное к стенке пузыря.
Периодически мужик театрально выставлял одну ногу вперёд, вытягивал одну руку в сторону зрителей, пока пузырь зависал над его второй дланью. Застыв в такой позе он, что есть дури, начинал орать:
– Купите душу, господа! Не пожалеете! За дёшево не отдам, так вы и сами потом доплатите!
Кто-то из потенциальных покупателей не выдержал:
– Да что-то потрепанная она больно, душа твоя!
– Что потрёпано, то залатано! – бойко парировал продавец. – А залатано на совесть, не пробьёшь теперь!
– А чё она у тебя мечется?
– Не мечется, а порывами творческими движима!
– Да и старая она у тебя! Смотри, не свежая!
– Сам ты старый, осёл! А она взрослая! Сформировавшаяся!
Диалог продолжался. Народ наблюдал, толпился. Кто похихикивал, кто шушукался, кто у виска крутил в сторону мужика. Равнодушных не было. Желающих купить столь эксклюзивный товар, однако, не находилось.
Мужик уже было отчаялся. Видно было, что подустал.
– Я куплю твою душу. – стальной голос прорезался сквозь толпу.
– Как? – мужик растерялся и как-то автоматически прижал пузырь к себе, судорожно пытаясь прикрыть товар обеими руками.
– А как покупают? За деньги! Цену-то обозначь.
Толпа смолкла и расступилась. И между продавцом и покупателем не осталось препятствий.
Они стояли и смотрели друг на друга. Мужик, прижимавший к себе душу – испуганно. Старик, сгорбленный, одетый с иголки, сжимающий в руке, будто в орлиной лапе, золотую трость – взглядом уставшего льва.
– Так какова твоя цена?
– Душа… она… она… – почему-то перешёл на шепот мужик, – не продаётся.
– Всё в этом мире продаётся.
Старик сделал несколько шагов вперёд, вытянул руку, и его трость уперлась в пузырь. Мгновенье и…
Странного вида мужик лежал на площади в центре ярмарки. Люди проходили мимо не обращая на него внимания. Складывалось ощущение, будто они совсем его не замечают. Будто его нет…
К выходу с ярмарки шёл не менее странный старик. Одетый с явным лоском, он опирался при ходьбе на золотую трость. Походка его была неровной. Казалось, что он весьма навеселе, что вполне подтверждалось его поведением: он плакал и смеялся одновременно. А те, кому довелось взглянуть ему в глаза, сразу отмечали озорные огоньки совсем юного мальчишки, преисполненного надежд…
***
В нашем странном, похожем на ярмарку мире, всегда найдётся тот, кто решит, что душа лишь товар. И всегда найдётся тот, кто знает ей цену.
