London Prize presents
Исхаков Джасур Ильхамович
Сценарист, кинорежиссёр, театральный драматург. Лауреат Государственной премии Узбекистана. Член Союза кинематографистов Узбекистана.
Родился в 1947 году в г. Ташкенте.
Окончил Ташкентский театрально-художественный институт им. А. Островского и Высшие курсы сценаристов и режиссёров при Госкино СССР.
По сценариям Д. Исхакова поставлены художественные фильмы «Кто красит редиску?» («Ясные ключи»), «В стремнине бешеной реки» (2 серии), «Прощай, зелень лета!..» (совместно с Э. Ишмухамедовым), «Шок» (2 серии), «С любовью и болью» (4 серии) совместно с Э. Ишмухамедовым и О. Агишевым), «Взлёт разрешается», «Отчий дом» и др.
Автор сценариев и режиссёр фильмов «Останься!..», «Проклятие золотого коня», «Охота для настоящих мужчин», «Приключения в стране Чатранга», «День истины».
Автор сценариев и режиссёр более тридцати пяти документальных, одиннадцати мультипликационных фильмов.
Театральные пьесы Д. Исхакова: «Продаётся на слом», «Мардикор», «Сны о старом Ташкенте». «Сатурналии – праздники для рабов», «Пончики для Анжи» и другие.
Автор более тридцати рассказов. Сотрудничает с журналами Узбекистана, России, США, Австрии, Казахстана. Рассказу «Восьмой раунд с Робертом Тейлором» присудили 1-е место на Международном конкурсе «Литературная Вена». Диплом Ассоциации русскоговорящих авторов в Австралии и Новой Зеландии. В 2016 году рассказы Д. Исхакова «Дирижёр» и «Голубка» включены в сборник «Издательства АСТ» Санкт-Петербурга. В 2017 году вышел в свет сборник рассказов «Сны о старом Ташкенте». В 2019 году изданы две повести: «Асик, или Сны о старом Ташкенте» и «Короткое, как вздох, прощай…»
Мотоциклист и ливень
Рассказ
Дождь шёл уже несколько дней. Иногда давал передышку, слегка накрапывая. А по утрам из-за тяжёлых серых туч даже выглядывало солнце, но через некоторое время небо опять становилось тёмным, хмурым, и дождь, словно навёрстывая упущенное, припускал вновь. К полуночи порывистый ветер с Атлантики нагнал новые тучи. Теперь дождь превратился в настоящий ливень. Косые струи зло били по стёклам моего маленького магазинчика; казалось, что я заехал на каком-то огромном автобусе в автомойку. Не хватало только вертикальных щёток. Дверь от ветра приоткрывалась, струи дождя проникали внутрь моего убежища, и на пороге образовывалась лужа.
Зиновий, ночник на пампе, безвылазно сидел в своей будке, иногда выбегал, чертыхаясь и матерясь, когда какая-нибудь случайная машина заезжала под навес газстейшн. Он заправлял машину и снова скрывался в своей конурке. Торговли практически не было. Из-за разыгравшегося ливня постоянные покупатели магазинчика сидели по домам, прислушиваясь к ветру, с опаской поглядывая в окна. Только самые заядлые – «наркоманчики» – подъезжали вплотную к дверям магазинчика, недовольные погодой и затянувшимся дождём. Прикрываясь полами курток, они забегали, отряхиваясь от воды, и просили, вытащив из карманов мокрые мятые доллары, «Датч мастере» или «Филли блант». Потом торопливо убегали, чтобы скорее выпотрошить сигары, набить их травкой где-нибудь в тёплом месте или прямо в авто и затянуться сладким дымом марихуаны. А я снова оставался один, и снова мне казалось, что я плыву в большом автобусе сквозь щётки автомойки.
Я сидел и заворожённо смотрел на бьющие в стёкла струи воды. Тихо звучал бесконечный джаз на 106-й волне. Станция передавала старые добрые мелодии. Иногда слышались джазовые импровизации Луи Армстронга или Эллы Фитцджеральд, возвращавшие меня в детство или юность, когда сквозь радиопомехи я слушал эту музыку из нашего старенького приёмника. Но большей частью звучали уже порядком надоевшие мелодии.
Ночью поток уменьшался, поэтому работал только один заправщик – Зиновий, бывший кузнец из Тернополя. А я был продавцом-ночником в магазине. И когда кастумеров (покупателей) было совсем немного – с половины второго до половины четвертого ночи – я сочинял пьесы и даже писал большой сценарий, всё время возвращаясь к мысли: «А нужно ли это кому-нибудь там, дома?» В хорошие ночи, когда никто не заезжал на станцию, мы с Зиновием сидели, устроившись на пластиковых ящиках у дверей магазина, курили, болтали о том о сём.
Остервенелый ливень всё продолжался, и лужа у дверей становилась больше и больше. С трудом преодолевая дремоту и лень, я взял швабру и пошёл к дверям, чтобы вымести воду наружу.
В этот момент под навес станции с рокотом вкатился мотоцикл. На этом блистающем никелем и всякими прибам-басами чуде техники восседала колоритная фигура в кожаном костюме с накладными плечами, с сотнями молний и заклёпок, в огромном шлеме, сужающемся сзади, больших защитных очках, перчатках-крагах, зашнурованных почти до колен ботинках на толстой подошве. Водитель заглушил двигатель и, стряхивая с себя воду, слез с широкого седла. Заскучавший было Зиновий быстро вышел из своей будки и, приветливо улыбаясь, подошёл к мотоциклисту. Мотоциклист что-то сказал ему и направился в мою сторону, разминая затёкшие ноги. Зиновий привычно открутил крышку и засунул пистолет в горловину красного бака. Я, как мог, вытер лужу и прошёл за свою стойку. Мотоциклист, похожий в своем наряде на инопланетянина, открыл дверь, остановился, оглядываясь по сторонам. Вода, стекавшая с него, образовала под ногами приличную лужу, и я про себя подумал, что зря старался. Он постоял, словно не замечая меня, потом снял очки и шлем и из таинственного инопланетянина вдруг превратился в обыкновенного, промокшего до нитки паренька с худой длинной шеей, с мокрой прядью темно-русых волос на лбу.
– Нэпкинс? – спросил я и взглядом показал на дверцу в стойке, за которой лежали салфетки. Парень, наконец заметив меня, прошёл к стойке и, найдя салфетки, поблагодарил. Он вытер лицо, руки, шею, улыбнулся и что-то произнёс, показав за окно. Несмотря на мой английский, я безошибочно понял сказанное им:
– Ну и погодка!
– Кофе?.. Или чаю? – кивнув в ответ головой, спросил я и уже направился к кофеварке заварить свежего кофе, но мотоциклист отрицательно покачал головой и, видимо, догадавшись, что я неважно владею языком, односложно сказал:
– Вота.
Я показал на холодильник, где стояли пластиковые бутылки с водой. Он прошёл к шкафам, выбрал маленькую бутылку «FIJI» и подошёл к стойке.
– Хау мач? – спросил он.
– Уан далла.
Он достал из внутреннего кармана куртки бумажник, вытащил новый, хрустящий доллар, протянул его мне. Теперь вблизи я увидел его лицо, немного вытянутое, бледное, с красивой линией бровей, с тонким прямым носом, четко очерченными губами… Лицо удивительно печальное и одновременно светлое. И глаза. Синие огромные глаза с тёмными кругами под ними… Примерно таким мне представлялся молодой Христос. С трудом верилось, что этот грустный и задумчивый мальчик только что мчался по хайвэю на своем страшном и красивом мотоцикле под проливным дождём. Возникшая пауза затянулась. Мотоциклист, отвинтив пробку, глотнул минералки и отошёл к окну. Я пробил доллар и вернулся к своей тетрадке.
