© Алексей Брайдербик, 2019
ISBN 978-5-4493-6793-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я маленький колодец посреди пустыни, объятый иссушающим, изнуряющим зноем. Во мне есть вода, на самом моём дне. А еще во мне живет влажный мрак, который разъединяет мое дно с моими краями, очерчивающими мой открытый верх.
В этих необжитых и жестоких пределах я единственный способ справиться с жаждой, моя вода – это эликсир, исцеляющий от сухости в горле. Мне не укрыться от зноя, сухости и враждебности окружающего мира, зато ко мне тянутся все стороны света. Если меня всего раскопать, будет ясно, как я выгляжу – я похож на каменный стержень, всаженный глубоко в землю.
Мои внутренние края объяты сырым мраком. Он дышит на меня влажностью, от этого мои стенки такие влажные. Мрак, скрывающийся от солнца во мне, может быть сырым, и я могу сказать, насколько он сырой. От сырого дыхания мрака можно поежиться. Меня что-то или кто-то придумал – я сам не мог бы появиться здесь просто так.
Предназначение воды – текучесть, предназначение меня – избавление от жажды. Я часто чувствую, как от моего дна к краям моего открытого верха поднимается ведро на веревке – в другое время оно всегда стоит рядом. Как много сил прилагает тот, кто поднимает ведро с водой, и каково напряжение его мускулов при этом! Во мне не так уж много воды осталось, дно пока еще скрыто под ее уменьшившимся слоем, однако хорошо различимо оно и почти целиком видны круглые каменные стены. Они такие сырые, но и это только пока…
Помню, в меня кто-то крикнул – гулкое мощное эхо разнеслось по моим каменным внутренностям. Я содрогнулся весь. Холодная вода на дне вторит эху легким возмущением гладкой поверхности. Я нередко задумываюсь: как всё же быстро высыхают мои стенки, высыхают и капли на них. Вода почти покинула меня, пройдет еще немного времени, и я высохну, вода, моя пленница, исчезнет, и я останусь тюремщиком без пленника.
Вокруг меня следы неровных подступов страждущих, или, иначе говоря, чужаков, которые перевешиваются через мои края, чтобы разглядеть, осталась ли вода? Это насущный для них вопрос. Да, мой остаток принадлежит вам! Однажды я исчезну, и это будет окончательно и бесповоротно.
Справедливость парит высоко в небе над нашими головами белыми величественными облаками, и мы хотели бы поймать ее и спрятать. Мы бы прицепили к ней бирки с нашими именами.
Мы жаждем от благосклонности справедливого отношения к нам. Потом хотим начистить наждачной бумагой то, что получилось, вырезать и всё время носить с собой. Мы хотим увидеть в этом собственное отражение.
Справедливость летает где-то в вышине, мы ищем ее глазами и даже находим, вот только схватить и удержать неспособны. Наши руки тянутся к справедливости – и не достигают цели. Они увязают в воздухе, оставаясь ни с чем.
В этом, конечно, есть доля злой насмешки справедливости над нашими устремлениями. Временами справедливость спускается к нам и буквально реет и колышется у наших лиц, однако нам всё равно трудно ухватиться за её края. Сначала они едва касаются наших щек, или лба, или виска, и в этот момент мы спешим накрыть ее ладонью, чтобы сохранить. Тщетно!
Было бы неплохо привязывать справедливость прочными веревками к крыльям бумажных самолетиков и запускать их куда-нибудь – справедливость нуждается в том, чтобы ее полет направляли. Но долго ли смогли бы мы управлять полетом такого бумажного самолетика – с крыльями, утяжеленными справедливостью?
Так и хочется крикнуть иной раз: «Ловите! Ловите бумажные самолетики со справедливостью, привязанной к их крыльям».
Человек представительной наружности, которого мы внимательно слушаем, и с которого мы не сводим глаз, – наш учитель.
Мы все готовы стать поборниками его учения, и надо заметить, что именно в этом его преимущество. Мы открыты, не защищены – у нас нет ни брони, ни твердой кожи, которая смогла бы отражать знания, обрушивающиеся на нас каменным градом. Но нам этого и не нужно, поскольку то, чему наш учитель хочет нас научить, безобидно.
Мы сидим на стульях и придвинуты ими к краям парт. Наши руки сложены на партах. Наше мироощущение создается его учением. Оно выводится мелом на внутренних стенках наших мыслей и душ.
Любое учение напоминает одежду, и мы используем его как одежду – чтобы быть нарядными и красивыми и чтобы спрятать наготу под ним. Мы даже стираем и сушим учение, словно одежду, латаем его, когда оно рвется, перекраиваем, когда это необходимо.
Кто-то из нас представляет учителя в виде знания, которое подходит к каждому ученику, снимает верхнюю часть его туловища и заливает внутрь свою гущу, а потом возвращает на место верхнюю часть.
Нам удается без лишних усилий запоминать информацию. Иногда нам кажется, что мы и сами готовы стать учителями, и не исключено, что станем ими в будущем.
Один мой друг стал ящиком. Ящиком из светло-коричневого дерева. Узнав это, я поморгал и хлопнул себя по затылку: не в первый раз он пытается покончить со своей формой и наполнением, и сейчас удача благоволила ему. Ящик из моего друга получился невысокий, но вполне надежный: его стенки никак не реагируют на мои похлопывания.
Думаю, моей спине было бы удобно опираться о внутреннюю поверхность ящика. Моя спина – такая же полуплоскость меня, как этот ящик, подставляющий свою плоскость подо всё.
Мой друг превратился в ящик. Можно с полной уверенностью сказать: он достиг успеха, поскольку всю жизнь стремился именно к этой своей форме. Теперь мой друг существует в форме большого ящика, который можно куда угодно передвинуть. Он – ящик, а значит, какая-то его часть должна открываться.
В принципе в моём друге можно открыть какую угодно сторону: правую, левую, а может быть, все разом. Я так и сделал – открыл правую сторону и заглянул внутрь, сколько же плоскостей и углов в нём!
О чём мой друг обычно думает? Теперь он обязан думать о хранении в себе пыли. Сколько пыли в нём может скопиться, и что с этой пылью делать потом? Понятно, что удалять, но каким способом? Мало просто тряпкой протирать внутри. Самое занимательное в моём друге теперь – углы и плоскости, но, может быть, и пустота, и редкая пыль.
Мой друг жил, чтобы найти материал, который сгодился бы для ящика, – и в итоге сам превратился в него.
Строки
У меня есть записная книжка, и каждый день я пытаюсь в нее что-нибудь записать. Каждый божий день я старательно вкладываю в предложения идею. При этом в моей записной книжке всё еще много пустых строк, потому что я сразу же стираю написанное. Меня не удовлетворяет идея того, что я записываю сбивчивым и немного неровным почерком.
